Из жизни идей

Какое божество молить? И кто поможет
Народу изо всех в превратностях судьбы?
Какая песня жриц заставить Весту может
Девичьи внять мольбы?
Где очиститель нам Юпитером избранный?
Ты, наконец, приди, молением смягчен,
Увивши рамена одеждою туманной,
Вещатель Аполлон!
Сойди, блестящая улыбкой Эрицина (т. е. Венера);
Тебя Амур и Смех сопровождают в путь;
Иль удостой на чад возлюбленного сына (т. е. Ромула)
Ты, праотец, взглянуть (т. е. Марс)…
Склонись, сын Маи (т. е. Меркурий), стан с проворными крылами
На образ юноши земной переменить:
Мы будем признавать, что избран ты богами
За Цезаря отмстить.
Надолго осчастливь избранный град Квирина;
Да не смутит тебя граждан его порок!
И поздно уж от нас подымет властелина
Летучий ветерок.
Триумфы громкие и славное прозванье
Владыки и отца принять не откажи,
И мида (т. е. пароянина) конного строптивое восстанье
Ты, Цезарь, накажи!

Аполлон приглашает лишь присутствовать при деле искупления – очевидно потому, что от него исходит объявленное его пророчицей Сивиллой вещее слово о предстоящем обновлении вселенной; не даром он назван "вещателем" (augur). Венера и Марс приглашаются как боги-родоначальники – Венера, как мать Энея, Марс, как отец Ромула. Что касается императора, то он не отождествляется ни с Аполлоном, ни с Марсом: лишь вскользь высказывается предположение, что он – Меркурий, принявший на себя образ юноши. Он сделал это уже раз, по приглашению Зевса:

Тебе из богов наипаче приятно
С сыном земли сообщаться: ты внемлешь кому пожелаешь[2],

чтобы безопасно проводить Приама в греческий стан: тогда он предстал перед ним

благородному юноше видом подобный,
Первой брадой опушенный, коего младость прелестна.

Но Меркурий не принадлежит к великим богам; с ним сыны земли общались скорее запросто – а у молодого императора был действительно прекрасный царственный стан и благородный облик, дышащий одухотворенной отвагой и силой. Последняя же строфа напоминает императору об условии, под которым Рим, повинуясь Сивилле, признает его своим владыкой, – о победе над парфянами, все еще не искупившими кровь Красса и легионов, все еще продолжающими угрожать едва окрепшему телу римского государства.