Из жизни карамели

– освежающий напиток с лаймом, листиками мяты и толченым льдом, но без цикуты.

Кроме того, он решил испечь банановый хлеб с цукатами и миндалем и просто хлеб с добавлением чеснока, кардамона и тмина.

Трепещи, Вера Рашидовна! Трепещите, домашние Веры Рашидовны – во главе с Николашей и нерадивой двоюродной теткой со странным именем Хадако.

Но не к ночи помянутый Николаша и не думал трепетать. Он появился на кухне, когда готовка близилась к концу: хлеба`, которыми Рыба жаждал накормить всех страждущих, подходили, корочка на отбивных румянилась, а форель выпустила густой янтарный сок.

Неслышно подкравшись к Рыбе, Николаша гаркнул ему в самое ухо:

– Кашеваришь?! Ну-ну!

Рыба-Молот, в это самое время измельчавший зелень, с перепугу рубанул ножом себе по пальцу. Кровь брызнула фонтаном, и он едва не потерял сознание. Непонятно от чего больше – от вида глубокой раны или от вида воинственно настроенного мужа Железной Леди.

– Не жилец, – торжественно констатировал Николаша, запрыгнув на край стола.

Рыба сунул раненый палец в рот, обсосал его и, стараясь сохранить спокойный и даже беспечный тон, сказал:

– Ничего. До свадьбы заживет. От этого еще никто не умирал.

– До какой такой свадьбы? – насторожился Николаша.

– До какой-нибудь. Абстрактной.

– На Верку, что ли, глаз положил? – по-своему интерпретировал слова Рыбы карликовый муж. – Только здесь тебе не обломится, так и знай.

Тут Рыбе надо было промолчать, а лучше – спросить, как себя чувствует депутат после ночных возлияний и утреннего похмелья. Посочувствовать, хлопнуть по плечу, рассказать анекдотец. Но… вместо этого Рыба (не иначе, как науськиваемый гнусными духами) сдерзил:

– Почему же не обломится? Тебе ведь обломилось.

– И не думай. – Николаша поднял обе руки и застыл в воинственной позе паука-каракурта.

Но пауков-то как раз Рыба-Молот не боялся, наоборот, испытывал к ним нечто вроде симпатии. А все потому, что до дзэн-чайки по имени Джонатан Ливингстон прочел еще одну книжку с зоологическим уклоном – «Восьминогие охотники» венгерского писателя Эрвина Турчани, иллюстрации Ласло Ребера, издательство «Корвина», 1966 год.

– Еще как подумаю.

– Я тебя сгною, – мрачно пообещал Николаша.

– Рискни здоровьем.

– Я тебя… упеку на всю катушку за… за хулиганские действия в отношении депутата Городской думы. Представителя партии власти!

– Ась? – Рыба приложил к уху здоровую руку. – Не того ли это депутата и представителя, которому купили должность по его многочисленным заявкам?

– Гад! – Лексикон Николаши не отличался особым разнообразием. – Еще и за оскорбление тебе зачтется!

– Плюю на тебя! – парировал Рыба.

– Слюны не хватит! – парировал Николаша. – Сам захлебнешься!

– А вот посмотрим!

– Посмотрим, посмотрим!

– Забыл, кто я? – Николаша, кажется, нащупал неведомую Рыбе тактику и слегка приободрился.

– Пигмей, вот кто! Карлик злобный! Крошка Цахес! – Так называл Николашу Ян Гюйгенс, и Рыба, неожиданно вспомнив об этом, не преминул пустить крошку в дело.

– Вот тут ты ошибаешься. Я тебе не пигмей, я – потомственный шаман. И я на тебя такое нашлю – не обрадуешься! В муках подыхать будешь! Только червь от тебя останется!..

Вот что выпустил из вида впавший в раж Рыба-Молот: депутат Городской думы и вправду был шаманом. Об этом свидетельствовали туманные намеки очевидцев, его собственный опыт общения с бубном и шкурой, струя из депутатского пениса, вылетающая под давлением в сорок атмосфер. И наконец – страшные, несущие смерть духи нгылека, которые посыпались намедни из Николашиных глаз, чтобы…

чтобы накинуться на Рыбу. И возможно, свести его в могилу.

Рыбе-Молоту резко поплохело. А от мысли, что визит духов – не случайность, а спланированная Николашей акция, на манер древнегреческой засылки Троянского коня, поплохело еще больше. Минута-другая – и Рыба повалился бы перед Николашей с холопским воем: «Не дай погибнуть, благодетель, век за тебя буду бога молить!» Но Николаша сам испортил все дело, неожиданно сказав:

– Вернешь духов – может, и прощу. Не буду применять санкций. И в живых останешься, только придется тебе убраться отседова.

– Каких духов? – прикинулся шлангом Рыба.

– Неважно каких. Верни и все. Тебе с ними не справиться, подохнешь, как собака.

– Ты же не подох.

– Я – одно. Я за них дорого заплатил. Я за них душу продал.

Кому именно он продал душу, Николаша не пояснил. А Рыба и спрашивать не стал, чтобы не углубляться в дебри холодного земляного ада. Или как там выглядит ад у ненцев? Надо бы спросить у всезнайки Яна Гюйгенса…

– Не знаю я ничего ни про каких духов.