Из жизни карамели

– Ну, не знаю, кисонька, – честно признался Рыба. – А где бы я сам жил? У меня ведь нет таких возможностей, как у твоего Пу… человека, чье имя нельзя упоминать.

– Так я и знала! Ты мелочный, Рыбец. Нет в тебе широты души. Все понял, что нужно говорить? Ты – сводный брат моего мужа, новой реинкарнации Будды. Которая ныне проживает на Тибете, или что-то в этом роде.

– А в каком месте я сводный брат? По отцу или по матери?

Кошкина еще раз внимательно посмотрела на Рыбу, нахмурилась и сказала:

– Ни капли общей крови, ни клочка общего гена у тебя и реинкарнации Будды нет и быть не может. Вы просто свод-ны-е! Ты от одного родителя, а он – от другого. И никаких точек соприкосновения.

– Ни капли, ни клочка, никаких точек. Сообразил! А я – старший или младший?

– Неважно.

– А Ив Монтан – «Ля бисиклетте»… Жак Брель и Жорж Брассенс, Жорж Брассенс, Жорж Брассенс – они еще в силе?

– Куда ты вечно отправляешь всё и вся? В топку, что ли?

– В пропасть, – поправил Кошкину Рыба.

– Точно! Этих – в пропасть! И не особенно чеши языком, дурь свою не показывай. Если Пупу спросит про Будду… Про твоего сводного брата то есть… Скажешь, что связи с ним не имеешь. Ясно?

– Вполне. Слушай, может, мне вообще глухонемым прикинуться? Чтобы, не ровен час, дурь моя не вылезла?

– Я уже думала… Это, конечно, был бы самый оптимальный вариант, наисладчайший. Но Пупу терпеть не может глухонемых, у него один из этой подлой когорты барсетку свистанул на Курском вокзале. Ну, пойдем…

Над обитой дерматином дверью масонской штаб-квартиры висели: латунный колокольчик, индейский «ловец снов» и китайская «музыка ветра». А квадратная металлическая табличка с номером «13» была зачеркнута мелом крест-накрест. Тем же мелом был проставлен другой номер – «12-А», не слишком распространенный в российской квартирной нумерологии. Рыба-Молот глубоко вздохнул, втянул ноздрями воздух и почувствовал тонкий, едва ощутимый запах анаши. Но, скорее всего, это были те самые благовония, о которых говорила его бывшая жена.

– Пупу – очень суеверный, – шепотом пояснила Кошкина, указав на перечеркнутую табличку и поворачивая ключ в замке. – Барсетку у него свистанули именно тринадцатого числа.

Оробевший Рыба схватил ее за руку и спросил:

– А зовут-то меня как? Как на самом деле или по-другому?

– Еще в именах путаться не хватало! Как на самом деле, конечно…

За допотопной дверью оказалось вполне современное жизненное пространство: стандартная двушка, переделанная под студию. Зона кухни плавно переходила в зону гостиной и спальни. В эту же панораму удачно вписался санузел, отделенный от жилого помещения двумя роскошными ширмами – шелковой японской и деревянной индийской. Затейливая резьба на ней легко складывалась в картинки из «Камасутры».

Зацепившись взглядом за «Камасутру», Рыба-Молот отметил про себя несколько новых, нестандартных поз и воровато пропихнул их в кабинку с надписью «Технический перерыв». После чего продолжил изучение масонского жилища.

В нем царила полная эклектика, характеризующая хозяина как человека разнонаправленных и необычных интересов. При этом каждая вещь выглядела настоящим эксклюзивом, будь то два старинных граммофона, пять ламповых радиоприемников, огромный плазменный телевизор, скомбинированный из множества маленьких, или расписная карусельная лошадь едва ли не в натуральную величину. Она была прикреплена к полу тугой пружиной и непрерывно покачивалась. Судя по вороху вещей, наваленных на ее круп, лошадь служила своеобразной гардеробной.

Впрочем, здесь все служило гардеробной – все свободные поверхности, вертикальные и горизонтальные. Вещи были преимущественно мужские – так же как и запахи: дорогого одеколона, дорогой кожи, дорогого табака, дорогих вонючих сигар и уже упомянутой благовонной анаши.

Рыба завертел головой в надежде отыскать хоть что-нибудь женское, кошкинское. Тщетно! Ни тебе туалетного столика, заставленного баночками с кремом и прочей косметической дрянью, ни тебе вороха колготок и лифчиков, ни тебе верхней одежды, распиханной где ни попадя. И это при том, что Кошкина всегда была завоевательницей земель на манер известного исторического персонажа Ерофея Хабарова. В самом конце их супружеской жизни Рыба вместе со всем своим барахлом занимал не более семи процентов площади своей собственной квартиры. И, чтобы вывезти из нее имущество Кошкиной, потребовался целый контейнер и час работы двух грузчиков. Судя по всему, контейнер сгинул на пути из Петербурга в Москву – вместе с видеотекой, коллекцией фарфора ЛФЗ и трехстворчатым трюмо, унаследованным от бабушки. И доля Кошкиной в ее новом жилище составляла даже не семь Рыбьих процентов, а что-то около трех. Или полутора.

Но, как ни странно, потерявшая все барахольщица Кошкина вовсе не выглядела несчастной. Она выглядела счастливой, и это навело Рыбу на мысль, что, возможно, где-то существует другая студия, или две студии, доверху набитые кошкинскими вещами.

Счастливая Кошкина между тем проворковала:

– Пупуся, где ты?