Из жизни Ксюши Белкиной

Она осторожно поднялась на ноги, сунула ноги в растоптанные больничные тапки и, стараясь не шлепать об них пятками, тихо выскользнула из палаты.

До дома Ивана Ильича удалось добраться и правда довольно быстро, а вот звонить в дверь его квартиры пришлось очень долго. « Не могла же мама в такую рань уйти! — с отчаянием думала Ксюша, в очередной раз вдавливая внутрь кнопку звонка. – И записку соседям я не взяла, у которых ключ…»

Неожиданно дверь резко открылась, отчего Ксюша испуганно отпрянула в сторону, заставив Зинаиду Алексеевну рассердиться:

— Чего ты шарахаешься так? Сама трезвонит в такую рань, а потом еще и шарахается…

— Ты почему не открываешь, мам? Я звоню, звоню…

— Да откуда я знаю, что это ты звонишь? Я вообще и к двери–то не подхожу…

— Почему?

— А на каких правах я тут теперь нахожусь, как ты думаешь? Всего лишь на птичьих! А вдруг родственники какие нагрянут, или знакомые… Что я им скажу? Что он в больнице от третьего инфаркта загибается? Так они у меня тут же и спросят – чего ты, голубушка, здесь в таком случае делаешь… Проходи быстрее, не стой дверях!

— Да я ненадолго, мам… Иван Ильич просил сотовый телефон забрать, и деньги, тысячу долларов…

— Интересно… — протянула мать, запахиваясь поглубже в красивый махровый халат. — А ты что, у него в больнице была, что ли?

— Ну да…

— Зачем? Кто тебя просил?

— Да никто не просил. Я сама.

— Что значит – сама? И зачем тебе? И вообще — кому это он звонить вдруг собрался? И деньги еще, главное… Ксюх, а как он там? Сильной плохой?

— Да нет, мам. Что ты! Ему уже гораздо лучше!

— Не знаю, не знаю… — с сомнением протянула вдруг мать. – Мне врачиха со «скорой» сказала – и не жилец он вовсе… Слушай, я вот ту все думаю: а если я отсюда возьму себе чего–нибудь, а? Обидно же – столько трудов на поиски было положено – и все зря… А так – хоть шерсти клок, как говорится… У него там в шкафу шуба норковая висит – от жены осталась, наверное. Я померила – как на меня сшита!

— Я не знаю, мам… Нельзя, наверное. Нехорошо… — испуганно пролепетала Ксюша.

— Да ну тебя! И сама знаю, что нехорошо, а что делать? Он же меня и познакомить толком ни с кем не успел, и кто я такая, получается? Кто обо мне потом вспомнит?

— Мам, о чем ты говоришь…

— Да знаю я, о чем… Представляешь, тут дочка его звонила – голос надменный такой, подозрительный даже. Я ей сказала, что он на рыбалку уехал…

— Зачем?

— Да сама не знаю! Испугалась чего–то! А ты сейчас ему сотовый притащишь – он ей сам позвонит! Кто тебя вообще просил туда ходить? И деньги еще, главное, принеси ему! Зачем в больнице деньги–то? Целую тысячу долларов…Ничего себе…

— Я не знаю, мам. Меня попросили – я принесу. Давай мне все быстрее, да пойду я!

— А чего это ты так заговорила вдруг? «Давай мне все быстрее…» Обнаглела совсем!

— Мам, да я тороплюсь просто! Что ты…

— Так, значит, лучше ему, говоришь? – задумчиво произнесла мать, разглядывая свое заспанное лицо в зеркале прихожей. – Ну, хорошо…

«Хорошо… Хорошо…» — повторила она несколько раз, идя по большому коридору в сторону большой комнаты. Вернувшись вскоре с небольшим пакетом, протянула его Ксюше.

— На… Тут сотовый с зарядником и деньги… Да не потеряй, смотри! И вот еще что…Ты скажи ему – я приду завтра! Сменю тебя там. Скажи – беспокоилась, мол, о здоровье переживала…

« Нет! Не сменишь! Не сменишь! — прыгая резво по ступенькам лестничного пролета, повторяла про себя Ксюша, сама поражаясь смелым своим мыслям. – Не сменишь! Ни за что не сменишь!» – звенело радостно в голове. Выскочив пулей из подъезда, она бегом припустила к автобусной остановке, бережно прижимая к груди маленький пакет с мобильником и деньгами. Уже стоя на остановке и вглядываясь в конец улицы в ожидании автобуса, заметила краем глаза неподалеку от себя девушку в короткой белой норковой шубке и белых же изумительной красоты сапожках.

«Прости меня, девочка – не буду я сегодня тобой! — подумала вдруг радостно. – Уж извини, дорогая! Некогда мне! Меня Иван Ильич ждет! Вон и автобус из–за поворота выруливает…»

Залетев в палату, Ксюша остановилась растерянно и долго смотрела на пустую кровать, моргала от неожиданности и никак не могла сообразить – что же это… Как же…

Так и стояла столбиком, пока не раздался из дальнего угла палаты голос соседа, молодого ходячего мужика–сердечника, всегда злого и недовольного:

— Чего глаза–то лупишь, девка? Увезли его только что… А ты все бегаешь где–то…

— Куда — увезли? – только и смогла на выдохе, волнуясь, с трудом выдавить из себя Ксюша.

— В морг, куда… С таким лечением все там будем… Ни хрена не умеют, коновалы! Вот я вчера еще врачу говорил…

— Зачем – в морг? – перебила его Ксюша. – Как это – в морг?

— Вот дура девка! – досадливо отмахнулся от нее мужик. – Чего непонятно–то? Умер твой дедок! Так вот они нас и лечат, сволочи! Все скоро там будем!

— О! Хорошо, что вы здесь! – услышала Ксюша за спиной голос врача – той самой красивой полной женщины в белоснежном, идеально отглаженном халате, которую увидела здесь в первый день. – А вы ему вообще кто? Внучка? Дочка? Справку о смерти вы забирать будете?

— Я? Нет… Я ему никто…