Из жизни кукол

Себастьян пришел к ней домой, и она открыла. Лицо у него светилось белым под лампочкой на крыльце, и Вера позвала его в дом. Они пили вино, и Вера со все возрастающей тревогой смотрела, как меняется взгляд ее двадцатиоднолетнего сына.

Пролетели час, второй. Вера вышла на кухню за пивом.

Она не заметила, что Себастьян пошел за ней.

Не заметила, что он прихватил с собой каминную кочергу. Тяжелую штуку из ржавого железа.

Вера не отрываясь смотрела на потрет. Они с отцом Себастьяна были такими разными.

Он в шутку описывал себя как моряка-одиночку без компаса, а она была поездом, который идет по рельсам. “А Себастьян кто? – подумала Вера. – Батискаф?”

Опустился на дно и критическим образом сжался под давлением окружающей среды.

В левой руке она держала две бутылки пива, правой закрывала дверцу холодильника. Краем глаза она уловила какую-то тень, но удар по шее оказался таким внезапным, что она его почти не почувствовала. Она упала на колени, бутылки покатились по полу. Чтобы защититься, она инстинктивно подняла руку, и второй удар пришелся по запястью.

Потом Себастьян уронил кочергу. Кочерга с тяжелым звоном упала на пол, Себастьян сел на пол, привалился к шкафчику под раковиной и заплакал.

Слова без речи. Глаза спрашивали у нее: кто ты, кто я сам, что это за место?

– Мама… – пробормотал ее взрослый сын, и глаза у него были как когда он только что родился. – Что я здесь делаю? Что тут было?

Два следующих дня Вера провела в больнице.

Теперь она знала, что смерть мужа никоим образом не сблизила ее с сыном. Но несмотря на тот давний случай, она через годы пронесла наивную надежду: а вдруг из всего этого все же выйдет что-нибудь хорошее.

Говорят, что, чем сильнее ветер, тем крепче корни. Какая банальность. Они с Себастьяном оказались деревьями, которые сломались от ветра.

Какая насмешка над человеком – его горькие сожаления, что жизнь не бесконечна, подумала Вера. Над человеком, который в собственных глазах возвысился над прочими животными, но которому так тяжело принять самое банальное знание о жизни: что она когда-нибудь кончится.

Следы, которые сама Вера оставила на своем жизненном пути, когда-нибудь сдует ветер. И не имеет значения, насколько они глубоки. Время сотрет их, рано или поздно.

Соберись, подумала Вера. Соберись, тряпка.

Она вылезла из кровати и спустилась по лестнице. Постояла у двери кухни, согревая босые ноги на мягком коврике. На том самом коврике, который лежал в прихожей у ее родителей. У ее мамы и папы, умерших тысячу лет назад.

Они нарекли ее Верой. Именем, происходящим от латинского “истина”.

Вера есть Истина. Но она врет всю свою жизнь. Врет или утаивает правду.

Вера увидела сосредоточенное лицо Кевина в голубоватом свете экрана.

Она никогда никому не рассказывала, что сделал с ней Себастьян девятнадцать лет назад, но сейчас расскажет. А еще расскажет о Пугале. О Густаве Фогельберге.

– Кевин?

Вера встала в дверях, надеясь, что вид у нее теперь пободрее, чем когда они ложились спать.

Кевин перевел на нее глаза, кнопкой на пульте выключил телевизор и приподнялся.

– Можно я посижу с тобой?

Он кивнул и снова откинулся на спинку дивана. На том же диване она сама лежала девятнадцать лет назад со сломанным запястьем и поврежденным шейным позвонком.

Вера села рядом с Кевином и рассказала, почему ей пришлось ходить в шейном корсете, когда Кевин был маленьким. Рассказала о своем сыне, о кочерге, а когда закончила, Кевин взял ее за руку.

Он смотрел на Веру, и глаза у него были как у его отца.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

От его взгляда внутри у Веры что-то пробудилось. Воспоминание о полоске песка у воды. Поцелуй. Запретное полуночное свидание в упсальском отеле. Вкус мужчины. Вкус предательства.

Вера опустила голову ему на плечо.

– В детстве мы с твоим папой очень близко дружили. И поклялись никогда не предавать друг друга, даже кровь на том смешали. Но однажды я именно что предала его…