Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

Нет, что за жизнь… Одни командировки сплошной чередой, поезда-самолеты да срочные съемки, да вечный форс-мажор. А что делать – сам захотел сбежать от прошлого. Вот и получай свой спринт до полного изнеможения. И начальство уже как-то попривыкло к его безотказности, ни дня продыху не дает: туда, Марк, надо срочно смотаться, сюда, а оттуда потом сразу в другое место, а потом опять туда же… А он просто устал. Измотался вконец. И не столько физически. Просто понял вдруг – никуда он от прошлого не убегает. Он бежит и бежит по замкнутому кругу, возвращаясь иногда в исходно-безысходную точку – вот в эту неухоженную заброшенную берлогу, и снова бежит из нее, как напуганный заяц.

Марк встал посреди комнаты, уперев руки в бока, оглянулся кругом. Да уж… Полный разгром и запустение из так и не распакованных коробок, узлов и чемоданов.

– Ну что ты на меня так смотришь? Не нравится? – обратился он вслух к большой, увеличенной во много раз фотографии на стене. – Да мне и самому не нравится, знаешь.

Стало вдруг и в самом деле очень стыдно за пыльное запустение вокруг. Показалось даже, глаза женщины с фотографии в рамочке смотрят с легкой укоризной, будто спрашивают робко: «Ну? И зачем ты меня здесь повесил, на этой голой неприютной стене? Чтоб я целыми днями смотрела на все это безобразие, да?»

– Да я сейчас приберу все, ты погоди, – снова заговорил вслух, обращаясь к портрету и смущенно улыбаясь, Марк. – Ты не думай, я умею, я знаю как.

Он подошел совсем близко, постоял, рассматривая внимательно фотографию и продолжая улыбаться. Надо же… И как только Сашке удалось этот ее взгляд в камеру поймать, вот что значит – профессионал. Просто необыкновенный взгляд. Испуганный и мудрый, осторожненько проникающий в душу, в самую ее сердцевину. И этот робкий, выхваченный объективом жест – волосы за уши. Прямо сердце сжимается судорогой – так и хочется подойти поближе, по голове погладить. Не от жалости, нет. Не было ничего жалкого ни во взгляде ее, ни в жесте – просто так хотелось, и все. И черт его знает почему. Нет, конечно же, не похожа она на Настю. Показалось ему. Может, потому, что кожа на ее лице такой же первозданной чистотой светится, будто холодной родниковой водой только что умытая… Вот далась же ему эта родниковая умытость, господи! Сколько можно! Тоже, ценитель чистоты нашелся. В Насте он всегда по-особому ее, эту чистоту, ощущал, как бы нутром чувствовал, заочно, что ли. Настя-то умела ее от чужих глаз прятать. А у этой все на виду. Глупая какая! Нельзя же, нельзя, чтоб на виду, у нас ведь, знаешь, чистоты не любят. У нас любят, чтоб накручено-наворочено было побольше всяческого феминизма-стервозности, женской аляповатой яркости да пресловутой загадочности, которую всякая по-своему и понимает – так до одури порой в свои загадки заигрывается, что и сама уже ответов на них вспомнить не в состоянии.

Мотнув головой, Марк отошел от стены, снова неприязненно оглядел свое жилище.

– Ну да, а как ты хочешь? – тихо пробормотал он, снова взглянув на портрет и разведя руки в стороны. – Я уже год вещи не разбирал. Как заехал сюда, сбросил все по углам, так и стоит… Вот, видишь, только дорожки себе протоптал, как бизон к водопою. Диван – ванная – кухня. Да еще вон дорожка к окну протоптана… Видишь, дедов бинокль на подоконнике лежит? Это я за тобой подсматриваю. Ты уж прости… И вообще, знаешь, если б можно было в жизни обойтись без этих вот насущных потребностей – еда, стирка, обиход, перерыв голове на отдых, – я бы и обошелся и сюда бы вообще не заглядывал. Хотя нет, вру. Заглядывал бы. Затем только, чтобы у окна постоять со старым дедовым биноклем. Ну что, примемся за уборку?

На миг ему показалось, как дрогнули в робкой одобрительной улыбке губы на портрете и прищурились в легкой смешинке глаза – давай, мол, Марк, вперед, совершай свой подвиг, а я посмотрю. Так. Где же взять ведро? К соседке, что ли, сходить? Помнится, мама сильно с ней подружилась, когда приезжала. Как же ее зовут? Нет, лучше и не стараться, все равно не вспомнить. Ладно, выкрутимся как-нибудь.

Марк решительно открыл дверь, шагнул на лестничную площадку, нажал на кнопку звонка соседской квартиры.

– Добрый вечер! Извините за вторжение, конечно, я ваш сосед… Вы меня помните?

– Да, конечно, Марк! Добрый вечер!

– Извините еще раз. Вы мне не поможете по-соседски? Уборку вот решил навести, а у меня даже ведра нет…

– Да ради бога! Возьмите, пожалуйста! Может, еще что-нибудь нужно? У меня вот тут чистящее средство есть хорошее.

– Да? Что ж, и средство давайте. Спасибо. Спасибо вам большое! – отступая от двери, заторопился к себе Марк.