Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

– Хорошо, Костенька! Конечно, раз так. Бедная моя Настена. А может, мне ей деньжонок немного подкинуть, а? У меня есть на книжке, мы с Бориской давно еще начали себе на старость откладывать. А что? Я бы дала! Много ли мне одной теперь надо?

– Нет, нет, бабушка, не надо! Что вы, она обидится! Неудобно ей.

– Ладно, я сама с ней поговорю. Вот придет на поминки и поговорю. Где ж это видано – четыре месяца без денег! Почему она сама-то ко мне не пришла? Она ж от меня в детстве никакого отказу не знала. Забыла совсем, наверное.

– Ладно, бабушка, спасибо вам за все. За чай, за привет, за ласку. Пошел я. А Сашеньку мою не обижайте, ладно? Смотрите – она уже ни жива ни мертва сидит!

– Да бог с тобой, Костенька! Как же можно-то? Такое дите обидеть – лучше совсем на свете не жить!

– Ну да, ну да… – усмехнулся, подмигнув весело девушке, Костик, – вот видишь, а ты боялась.

Он встал из-за стола и, еще раз приобняв Сашу за плечи, поцеловал в макушку. «Надо же, ласковый какой паренек. Как над дитем трясется над невестой-то, поди ж ты…» – умилилась на них Мария.

Проводив до двери Костика, она вернулась на кухню, села напротив улыбающейся напряженно Сашеньки.

– Ты есть хочешь? Я сейчас суп куриный буду варить, а пока давай яичницу с салом сделаю. Будешь?

– Нет, я не хочу… – тут же замотала головой девушка.

– Да ты не стесняйся меня, деточка. Мне ведь только в радость, что ты у меня поживешь! Одной-то совсем, совсем плохо. Пойдем-ка я тебе комнатку твою покажу! У меня там чисто, и занавески я новые недавно повесила.

Она провела Сашу в небольшую комнатку, оклеенную веселенькими дешевыми обоями с яркими белыми пятнышками ромашек на зеленом лугу, в самом деле чистую и уютную, похожую на девичью наивную светелку.

– Вот здесь и будешь жить… Видишь, и шкафчик для одежды тут есть, и стол для занятий твоих! Нравится?

– Да! Очень нравится! – согласно закивала головой Сашенька. – Здорово как! И окно такое большое, необычное. И места много!

– А здесь везде много места, Сашенька. Вся квартира такая огромная – как в лесу гулять можно. Пойдем, я тебе покажу…

В полупустых, не обремененных лишней мебелью комнатах везде ощущалась хозяйская любовь к чистоте и минимализму: старинный паркет матово поблескивал надраенными мастикой дубовыми планками, встречавшиеся изредка узорчатые салфетки топорщились белоснежной наивной крахмальностью, даже крупные дождевые капли на промытых до блеска оконных стеклах казались чистыми и прозрачными, красиво, будто играючи, перетекали из одной в другую. Сам воздух в квартире, казалось, был до блеска отмыт детским мылом и мочалкой, отдавал природной свежестью чистоты, не испорченной запахами химических «освежителей». Проведя гостью по пространству своих владений с лепными высокими потолками, большими арочными окнами и широкими коридорами, дважды переходящими в уютные холлы-полуниши с поместившимися в них маленькими дендрариями из комнатных растений, она снова усадила ее за кухонный стол и принялась таки готовить обещанную яичницу, не слушая робких Сашиных возражений.

– Тебе обязательно надо хорошо кушать, деточка… Посмотри, какая ты бледная! Прямо смотреть на тебя больно!

– Так я просто не накрасилась сегодня… – оправдывалась Саша. – А есть я и правда не хочу! Не привыкла в такое время.

– Почему? Сейчас как раз самый обед! Вот съешь-ка яичницу, а на ужин я что-нибудь повкуснее сделаю! Или супа тебе наварить? Ты что больше всего любишь?

– Не знаю… – пожала худенькими плечами Саша. – Я все ем. Что глазами вижу, то и ем.

– Вот и умница! Не привередница, значит. А с Костиком-то давно встречаешься?

– Да… Нет… Ну, в общем, не так уж давно… А что?

– Показалось мне, будто побаиваешься ты его. Или нет?

– Нет. Что вы. Он хороший. Он добрый. И это, как его… Заботливый, вот!

– Ой, не знаю, деточка… Я думаю, трудно тебе за таким мужиком жить будет, – неожиданно вздохнув, присела напротив нее Мария.

– Почему?!

– Да уж больно он на моего Бориску в молодости похож. Тот такой же ласковый был, как теленок. Тридцать лет мужику стукнуло, когда познакомились, а все словно только-только от мамкиной титьки отпал. И воспитанный вроде, и лицом красавец, а дитя дитем: оторвется от юбки и прыгает козликом на свободе до первой жизненной неурядицы, которую решать к мамке бежит, а сам – ни-ни…

– Нет, что вы, Костя не такой… Он хороший.

– Так а я говорю разве, что Бориска у меня плохой был? Совсем даже не плохой! Тут дело в другом, деточка.

– А в чем? – озадаченно моргая густыми ресницами, уставилась на Марию Саша.

– А в тебе… У тебя-то самой хватит терпения с маминым сыночком жить? Настена ведь с Костиком тоже как с писаной торбой всю жизнь носится – мне Надя рассказывала. И в детстве его сверх меры баловала, и даже дралась с кем-то, говорят! Мне легче было – я своего Бориску как за ребеночка приняла, так и держала, этим и жила. Как передала его мне с рук на руки покойная его матушка Софья Андреевна, царство ей небесное, так и отслужила ему верой и правдой полные тридцать пять лет. И мамка, и жена, и домработница – все во мне ему сошлось! И прожили счастливо.