Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

Славик задохнулся было гневом, потом поднялся со своей облезлой тумбочки и шагнул к двери, открыл ее рывком и, картинно выставив руку в сторону, проговорил-провизжал пафосно:

– Пошел вон отсюда, плебей! Немедленно вон! Во-о-о-н!

– Ну и дурак ты, дядя, – усмехнулся, выходя из квартиры, Костик. – Я ведь и правда хотел тебе кусочек кинуть на бедность в виде отступного, а теперь и не получишь ни хрена…

Выйдя из подъезда, он улыбнулся и подмигнул заговорщицки продолжающим сидеть на дневном посту теткам, пошел мимо них своей осторожной кошачьей походкой.

– Так меняться-то надумал иль нет, милок? – крикнула вслед ему Сергеевна.

– Нет, тетка, не буду, – обернулся к ней весело Костик. – Больно сосед ваш ненадежным оказался, знаете ли. Он же на учете в психушке давно уже числится… Говорят, у него мания величия образовалась – болезнь такая психическая…

– А что это значит-то, сынок?

– Да вот, скоро себя Наполеоном каким объявит или Сталиным, к примеру… А вы не знали? Устроит у вас тут «Архипелаг ГУЛАГ» да будет всех по этажам гонять – никому мало не покажется! Так что вы с ним поосторожнее…

– А-х-х… – только и взмахнули руками Сергеевна с Федоровной и переглянулись, жадно заглотив вожделенную интересно-вкусную информацию. Будет, будет что теперь рассказать возвращающимся вечером с работы домой соседям.

* * *

– …Вот так и живу, тетя Маша… Не знаю, что со мной завтра будет… – Нина вздохнула, горестно опустила плечи и уставилась на свои ухоженные гладкие руки с ярко расписанными длинными ногтями, словно оценивая досадную их неуместность на старенькой, с годами застиранной льняной скатерти в розово-белую клеточку. – Вот так и живу, – снова повторила она, поднимая голову и осторожно заглядывая в глаза сидящей напротив тетки.

Мария смотрела на нее потерянно, моргала жидкими белесыми ресницами и молчала – робела очень, не решаясь заговорить. Ниночка – она ж такая красивая, умная, гордая – настоящая королевна. А вот сидит тут перед ней, чуть не плачет… Что она может ей посоветовать-то, еще брякнет чего не так – насмешит только. А надо ведь что-то сказать, вон как ждет.

– Ниночка, так вроде все хвалили мужика-то твоего. Мне Любочка, когда жива еще была, говорила – хорошо все у вас, богато…

– Ну, что богато, это правда, тетя Маша, – словно обрадовавшись тому, что тетка наконец вступила в разговор, улыбнулась Нина, – да только разве в одном богатстве дело? Понимаете, не любит он меня больше. Да и деток у нас нет… Прогонит он скоро меня из своего богатства, тетя Маша. Уже почти прогнал.

– Да как же, Ниночка! Что ты! Прав у него таких нету! Где ж это видано – жену прогонять на улицу, с которой четверть века вместе прожил! Нет, нету у него никаких прав!

– Есть, тетя Маша, есть. И с этим уж ничего не поделаешь. Они, богатые-то, знаете, какие хитрые все? Все законы на их стороне. Вот и не знаю теперь, куда деться. К Насте пойти? Так у нее у самой повернуться негде, сами знаете.

– Ой, Ниночка… Так ты ко мне приходи! Я что, я только рада буду тебе помочь. Только ведь и жить тебе со мной, со старухой, – мало радости!

– Ну что вы, тетя Маша! Я всегда к вам хорошо относилась. И мама моя вас уважала. Она мне часто рассказывала, как в войну вы их с тетей Надей и с бабушкой спасали, как хлеб свой отдавали.

– Правда? – молодо засияла глазами Мария, будто растворилась в них в один миг тусклая пленка старости. – Правда? Любочка обо мне вспоминала? Неужели?

– Конечно, тетя Маша! Очень часто вспоминала!

– Надо же…

Она задумалась надолго, глядела в пространство радостными высветленными глазами, тихо улыбалась сама себе, водя по скатерти старческими, сморщенными в желто-коричневые складки руками. Нина смотрела на нее озадаченно: странная какая старушка – совершенно непредсказуемые реакции.

– Теть Маш-а-а… – пропела она ласково, дотронувшись ноготками до ее плеча. – Так вы сказали – я могу у вас пожить? Или нет?

– Ой, прости, Ниночка, задумалась я, – быстро встрепенулась Мария, виновато улыбаясь. – Не обращай внимания! Стало со мной такое случаться в последнее время, будто пропадаю куда-то.

– Так можно?

– Конечно, Ниночка, конечно! Когда захочешь, тогда и переезжай…

– А вы меня пропишете, тетя Маша? А то неловко как-то в неопределенности висеть, да и проблемы без прописки всякие начнутся…

– Пропишу, Ниночка, пропишу! А как же! И тебя, и Настену…

– И Настьку? А ее-то зачем? Ее не надо! У нее таких проблем нет – пусть о ее судьбе муж печется, раз троих детей наделал…

– Ну, не знаю, Ниночка. Вы сами решайте. Скоро вот поминки буду устраивать по Бориске, соберетесь за одним столом, только самые близкие, и решайте… Как решите, так я и сделаю. Кого скажете – того и пропишу.

– Поминки, говорите? – задумалась Нина, нервно постукивая ногтем о фарфоровый край большой чайной чашки. – А раньше что, нельзя решить?

– Так не по-людски как-то, Ниночка… Еще душа Борискина здесь живет, не велит он мне раньше-то.