Из жизни одного бездельника

"Любовь -- и в этом согласны все ученые -- окрыляет человеческое сердце наибольшей отвагой; одним пла-менным взглядом разрушает она сословные преграды, мир ей тесен и вечность для нее коротка. Она и есть тот волшебный плащ, который всякий фантаст должен накинуть хоть раз в этой хладной жизни, чтобы в нем отправиться в Аркадию. И чем дальше друг от друга блуждают двое влюбленных, тем наряднее развевает ветер их многоцветный плащ, тем пышнее и пышнее ложится у них за плечами мантия любовников, так что человек посторонний, повстречавшись на дороге с таким путником, не может разминуться с ним, не наступив негаданно на влачащийся шлейф. О дражайший господин смотритель и жених! Хотя вы в вашем плаще унеслись на берега Тибра, нежная ручка вашей невесты, здесь присутствующей, держала вас за край вашей мантии, и, как вы ни брыкались, ни играли на скрипке и ни шумели, вам пришлось снова вернуться в тихий плен ее прекрасных очей. А теперь, милые, милые безумцы, раз уж так случилось, накиньте на себя ваш блаженный плащ, и весь мир утонет для вас, -- любитесь, как кролики, и будьте счастливы!"

Не успел господин Леонгард окончить свою речь, как ко мне подошла другая дама, та, что пела знакомую песенку; она мигом надела мне на голову свежий миртовый венок; укрепляя его в волосах, она приблизила свое личико совсем к моему и при этом шаловливо запела:

Я за то тебе в награду

На главу сплела венок,

Что не раз давал усладу

Мне певучий твой смычок.

Затем она отступила на несколько шагов. "Помнишь разбойников в лесу, которые стряхнули тебя с дерева?" -- спросила она, приседая передо мною и глядя на меня так мило и весело, что у меня заиграло сердце в груди. Не дожидаясь моего ответа, она обошла вокруг меня. "Поистине все тот же, безо всякого итальянского привкуса! Нет, ты только посмотри, как у него набита котомка! -- воскликнула она вдруг, обернувшись к прекрасной госпоже. --Скрипка, белье, бритва, дорожная сумка -- все вперемешку!" Она вертела меня во все стороны и смеялась до упаду. А прекрасная дама продолжала безмолвствовать и все еще не могла поднять глаз от застенчивости и смущения. Мне даже пришло на ум, что она втайне сердится на всю эту болтовню и шутки. Но вдруг слезы брызнули у нее из глаз, она спрятала лицо на груди другой дамы. Та сперва удивленно на нее посмотрела, а потом нежно прижала к себе.

Я стоял тут же и ничего не понимал. Ибо чем пристальнее вглядывался я в незнакомую даму, тем яснее становилось для меня, что она -- не кто иной, как молодой художник господин Гвидо!

Я не знал, что и сказать, и уж собирался было толком расспросить; но в эту минуту к ней подошел господин Леонгард, и они о чем-то тихо заговорили. "Нет, нет, -- молвил он,--ему надо поскорее все рассказать, иначе снова произойдет неразбериха".