Из жизни полковника Дубровина

Овраг, молодая березовая поросль, старые клены, липы и дубы, одинокий поросший травой могильный холмик.

Это здесь маленький Левушка искал в детстве волшебную палочку, которая приносит счастье человеку.

Около могилы вырубка, на вырубке деревянные и железные кресты сотен немецких могил. Генерал остановился. К нему заторопился командир корпуса.

- Вы думаете, - спросил генерал, - им лучше лежать рядом с русским графом?

- Это солдаты распорядились... Обер-лейтенант ответил мне, что здесь не тронут могилы, не станут портить могилу Толстого.

- Кто не тронет? Кто не станет портить?! - воскликнул генерал.

- Обер-лейтенант имел в виду русских...

- Каких русских? Здешних?

- Нет! Не здешних... Он говорил о тех русских, которые придут сюда, когда нам придется уйти.

Генерал постоял у могил и молча пошел назад. В кабинете Толстого на полу лежал лист железа и на нем пылал костер.

У костра грелись танкисты...

Они вскочили. Странен был их наряд. Кое-кто был обут в валенки, явно сдернутые с ног колхозника, лапти.

- Найдите теплую избу, - сказал он танкистам, - мне надо здесь побыть одному...

- Осмелюсь доложить, господин командующий! - выскочил вперед танкист. Все избы заняты...

- Вы воюете или по избам прячетесь?

- Мы наступаем! - ответил он.

- У костра в этом барском доме?

- И они наступают, господин генерал... Мы не знаем, кто наступает...

- И что же? Нет сил сбить противника?

- Господин генерал! Один раз, еще один раз мы как-нибудь и собьем русских с их позиций... А дальше!

Дальше еще позиции и нет этому конца! Москвы они не отдадут!

- Ее надо взять с боя!

Я приглядывался к генералу. Не было гнева в его глазах. Я понял, он воспользовался разговорчивостью танкиста, чтобы выяснить настроение солдат. Не каждый солдат решился бы так свободно разговаривать с командующим армией. Офицеры застыли в почтительном недоумении, хотя в общем-то каждый из них знал, что за словами этого танкиста стоит горькая правда.

Солдат подтянулся.

- Господин командующий, - начал он несколько торжественным голосом, с той долей патетики, к которой так любили прибегать в немецкой армии. Господии командующий, мне завтра с утра в бой и, быть может, последний в моей жизни...

- Ты идешь от границы? - спросил генерал.

- В нашей роте не осталось ни одного человека от границы... Мы из Франции пришли в Рославль... Во Франции, когда пал Минск, мы ждали сообщения о падении Москвы...

- Надеялись, что кто-то другой за вас совершит этот подвиг?

- Нет! Надеялись, что Москва падет без боя! Но русские будут ее защищать до смерти, и нас не хватит, чтобы пройти в этот город по своим трупам!

Генерал сделал знак рукой, танкисты вышли.

Порученец спросил у генерала:

- Сообщить об этом танкисте в гестапо?..

- Сообщите в гестапо о своем командующем! - оборвал он порученца.

Генерал расположился с картой за письменным столом Льва Толстого. Был задумчив и молчалив. Вечером пришло донесение, что его танки наконец-то перерезали шоссе Тула-Серпухов. Но и это известие не изменило его мрачного настроения.

- Это же чуть заметная точка в этих бесконечных снегах... - заметил он начальнику штаба.

А утром пришло сообщение, что танки отброшены от шоссе, что со стороны Серпухова русские наступают.

Генерал поехал в объезд Тулы в передовые части.

С ним двинулась и оперативная группа. Днем он встретился с танкистами, которые побывали на шоссе Серпухов-Тула.

- Почему вы отступили? - спросил он у командира танковой роты.

- Русские открыли ураганный огонь! Откуда у них снаряды, господин командующий? Откуда у них столько снарядов?

- Будет еще больше! - пообещал генерал. - Надо сделать еще одно усилие или будет поздно!

Командир дивизии доложил, что русские накапливаются для атаки, что здесь стало небезопасно для командующего. Генерал вернулся к командирскому танку.

В дороге поднялась метель. Стемнело. Исчезли все ориентиры, танки шли с зажженными фарами, но снежную крутоверть фары не пробивали, впереди стояла млечная, плотная завеса.

Мела поземка, овраги вздыбились сугробами, склоны их оледенели. Водитель не успел затормозить, командирский танк с генералом сполз в овраг и зарылся в глубоком сугробе. Танкисты разожгли костер. По рации вызвали буксирный танк.

Генерал перешел в штабную машину. Она отапливалась.

Наступило четвертое декабря.

В три часа ночи пришел буксирный танк и поволок за собой по трассе штабную машину.

В кабинете Толстого горел костер, начальник штаба собирал донесения из частей, разбросанных южнее и восточнее Тулы.

- Что под Каширой? - спросил его генерал.

- Под Каширой нас теснят...

- Кто теснит?

- По нашим данным, танковая дивизия, стрелковые части и кавалерийская дивизия. Днем русские активно бомбили наши позиции...

Минул еще один день. Изо всех корпусов доносили, что наступление возобновить не удалось ни на одном из направлений. Наступающие части встречены огнем русских и контрударами при выходе на исходные позиции.

- Кго наступает, мы или русские? - задал вопрос генерал начальнику штаба и собравшимся в кабинете Толстого офицерам.

- Они контратакуют! - решился кто-то ответить на этот вопрос.