Читаем Из жизни полковника Дубровина полностью

Наш отдел курировал Сергей Константинович. Его чекистский опыт начал складываться в годы войны в армейской разведке.

Наблюдение за Раскольцевым надо было ставить основательно. Обвинение в соучастии в убийстве вещь серьезная. Мы должны были знать, о чем будут говорить Раскольцев и убийца, когда они встретятся. Техника нашего времени в этом направлении совершенна. А где они и как встретятся? Этого еще никто не знал.

Установили мы, что у Раскольцева есть расписание частных приемов. Лучшего предлога для встречи, чем приход на прием, и не придумаешь, и придумывать не надо.

Выбрали подходящую точку для наблюдения за всей улицей, на которой стояла дача Раскольцева.

На прием я решил пойти сам. Очень мне хотелось встретиться лицом к лицу с Сальге, заглянуть ему в глаза, взвесить силы этого противника. Любопытно было посмотреть и сразу после встречи с Сальге на Раскольцева. Как он овладеет собой, какой у него след оставит эта встреча?

В соседний дом с нашими товарищами я направил и Рыжикова. Только он мог узнать Гусейнова.

Ждать... Ждать... Ждать и догонять - нет ничего хуже.

Прошло двое суток. Я сидел возле полевого телефона, связывающего опергруппу с точкой наблюдения. Есть простор подумать...

Десятки раз были обсуждены все возможные варианты, как брать опасного человека. Он мог отстреливаться.

Нельзя было дать ему этой возможности и покончить с собой. Все заранее оговорили, предусмотрели все случайности и ждали...

И вдруг зуммер полевого телефона. Ждали, ждали, а все же "вдруг"! Этот телефон мог зазвонить только в одном случае...

Я снял трубку. Василий объявил:

- Он пришел! Идет к даче...

Я посмотрел на часы. Первый час дня. Доктор Раскольцев заканчивает прием в час. Выбрал время под конец приема.

- Иду! - ответил я Василию.

Я не торопился. Шел, посматривая на всякий случай на номера дач. Первое посещение... Мы наблюдали, но и за мной могли в это время наблюдать.

Если по каким-либо причинам брать этого господина не следует, я должен буду снять шляпу. Больные ожидали на открытой веранде. Все, что происходило на веранде, нам было видно.

Я открыл калитку и вошел.

Шел до веранды не поднимая глаз. Только безразличие, только равнодушие, никак взглядом не выдать себя.

Он, этот господин, сейчас напряжен до предела.

Скрипят под ногами ступени. Вошел. Можно и поздороваться.

Я поклонился, ни к кому не обращаясь, и огляделся.

На секунду, на мгновение скользнул по его лицу взглядом. Он стоял спиной к саду, облокотившись о барьер веранды. Буркнул в ответ:

- Здравствуйте!

Слово прозвучало без намека на акцент. У двери сидела пожилая пациентка. Она тоже ответила. Больше на веранде никого не было.

Из дома вышла экономка.

- Вы на прием? - спросила она меня,

- На прием... Если, конечно, можно...

- Вы первый раз?

- Первый раз.

- Я спрошу доктора... Он скоро кончает, а двое на очереди...

- Спросите, пожалуйста! - ответил я экономке.

Мы встретились с ним взглядом. Я смотрел потухшими глазами больного человека, робеющего перед решающим приемом у врача. Его глаза горели. Южанин. Но нет, не кавказский человек. Какие-то странные, удивительные смеси южных кровей. Что-то от востока, что-то от Средиземноморья. И не так уж он черен, как это выглядело в рассказах. Тонкое, волевое лицо, умен.

И стоит он так... Один рывок - и на локтях он перебросит тренированное тело через барьер. Тренированное.

тело, хотя ведь немолод, немолод... Он почти мне ровесник. Этот мог и воевать, с оружием в руках мог топтать нашу землю. По возрасту подходило. И не так он нервозен, как это могло показаться. Он чуток, а не нервозен.

Я еще раз огляделся. Несколько плетеных кресел. Столик с журналами и газетами. Приметил гвоздик в бревенчатой стене. Снял шляпу и повесил ее на гвоздик.

Представляю себе волнение Василия, я подал знак - "не брать".

Да, да! Именно "не брать". Ситуация для ареста явно не созрела. Такой господин по пустякам сюда не приехал бы. Не убивать же Шкаликова он сюда ехал. Это для него мелочь!

- Жарко! - сказал я. - Парит...

Вытер носовым платком пот на лице.

Вышла экономка и объявила мне:

- Доктор вас примет... Ваша очередь последняя...

Время, однако, шло...

В кабинете уже была пациентка. Мы остались с Сальге вдвоем. Он молчал. Я сидел в кресле, не глядя на него, но кожей лица чувствовал его присутствие, каждый его жест.

Время шло...

Прошел наконец и он в кабинет. На веранде он оставил портфель и трость.

Я поглядывал на окно, терпеливо ждал. Разговор у них не короток, стало быть, но существу...

Я смотрел на рассаженные деревья.

Особенно приглянулась мне серебристая елочка. Ее посадили в двух шагах от веранды. Растут они медленно.

Достигла она макушкой карниза. Самая ее прекрасная пора, расцвет всей красы. Распушилась каждая ее ветка.

Шаги за дверью, дверь раскрылась, вышел Сальге.

Я встал.

Из-за двери раздался голос:

- Пожалуйста!

Сальге раскланялся со мной, обнажив ослепительные зубы, улыбнулся он только ртом, глаза смотрели пронизывающе и холодно.

А что, если?.. Я задумался, входя в кабинет. Что-то интересное показалось мне в мелькнувшей мысли. Ну, конечно же!

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное