Из жизни полковника Дубровина

Двадцать девятый раз назначалась дата вторжения во Францию и двадцать девять раз отменялась. Французская и английская разведки не могли не иметь точных данных о дислокации немецких армий на западных границах Германии. Но вопросы стратегии решались политиками, а не разведчиками. А политики высчитывали, сколько потребуется дней на переброску немецких дивизий с западной на восточную границу для нанесения внезапного удара по Советскому Союзу, и утешали себя мыслью, что Гитлер сможет в десять-пятнадцать дней перебросить армии в Польшу и начать наступление на Востоке. Бездействие покрывалось теорией "оборонительной войны". Не упреждение удара, а ожидание удара и развертывание сил после удара...

По запросам из Центра я чувствовал, что в Москве взволнованы. Рамфоринх мне намекал, что в Швеции и в Швейцарии проходят контакты между британской секретной службой и немецкими деловыми кругами.

Англия вновь прощупывала возможности соглашения с Гитлером, по-прежнему подталкивая его на Восток.

Но Рамфоринх, по крайней мере, был тверд в своих опасениях за Рурский бассейн. Поворачивать войска на Восток, оставляя в тылу свыше ста дивизий в одном переходе от Рура, он не видел возможности... Но ответить на вопрос Центра о сроке начала действий на Западе я не мог. Сроки плыли... Центр запросил меня, не найду ли я возможности попасть в расположение немецких войск, дислоцированных на западной границе.

Запрос был сделан всего лишь в форме пожелания.

Не думаю, чтобы от меня ожидали сообщений чисто военного характера. Не тот был у меня характер работы.

Западный театр военных действий мог интересовать Центр как арена политической борьбы. В Центре хотели иметь объективную информацию о решимости к сопротивлению союзников.

Я осторожно поинтересовался у Рамфоринха, нет ли у него каких-либо своих особых интересов в действующей армии.

— Сейчас это бездействующая армия! — ответил он мне. — В бездействующей армии у меня нет интересов...

Какой же может быть у вас интерес в бездействующей армии?

— Там можно точнее узнать, куда она двинется?

— На Запад! — ответил Рамфоринх. — Это решено!

Когда? Это военная тайна! Но вы мне подали мысль...

В действующей армии могут возникнуть лично мои интересы... Генерал, с которым я имел беседу, не причислен к высшим, но мы возлагаем надежды на его доктрину войны... Высшие генералы, не только из ревности к младшему, но и по осторожности, скептически относятся к его доктрине. Мне нужен верный человек возле него, верный мне глаз... Вы не можете отрицать, что я вам помог в исполнении вашей миссии. Теперь я могу попросить вас помочь мне!

— Всегда готов, господин барон! — ответил я. — Если это не нарушит интересов...

Барон рассмеялся:

— Мне не нужно, чтобы вы действовали вопреки вашим интересам... Мне не составило бы труда найти для этой цели немецкого офицера. Но я хочу видеть реальную картину событий... Немецкий офицер раздует и переоценит успех. Исказит действительность от восторга, неуспех попытается всячески оправдать... Вы способны быть бесстрастным свидетелем усилий наших войск во Франции...

Я оглянулся на барона. Усмешка бродила у него на губах.

— Я так понял, что я в авангарде проделаю кампанию во Франции?

— А разве это не интересно русским?

— А зачем бы вам все это раскрывать нам?

— Смелый вопрос! Я хочу, чтобы русские имели точную картину событий во Франции. Франция и Англия имеют четыре тысячи восемьсот танков, мы можем выставить только две тысячи двести танков... Но моим партнерам во Франции Народный фронт страшнее наших танков, и это известно в Москве. Я хочу, чтобы в Москве были из первых рук ориентированы о весомости наших предложений о переделе мира... Убедительная победа на Западе сделает более сговорчивым Восток.

— Стало быть, вы должны быть уверены в успехе?

— Затяжная война во Франции для нас поражение...

Тогда все карты смешаны, и придется гасить свечи!

Генерал командовал армейским корпусом, но по своему составу это был танковый корпус. Наименование "танковый корпус" еще не было тогда принято в немецкой армии.

Генералу за пятьдесят, он участник первой мировой войны, довольно типичная биография для высшего немецкого офицера. Кадетский корпус, фснрнх в егерском батальоне, военная академия в Берлине. В начале первой мировой войны обер-лейтенант, затем произведен в капитаны, участвовал в боях, потом-штабы. Войну закончил капитаном, до генерал-лейтенанта дослужился в мирное время. В нападении на Польшу командовал корпусом.

Седой, приземистый, с военной выправкой, всегда подтянут, подвижен и даже быстр. Решения принимал не колеблясь, всегда зная, что делает и зачем.

Штатский человек при корпусном штабе — бельмо на глазу. Рамфоринх смягчил мое появление. Он офюрмил меня представителем компании, подчиненной его концерну.

Генерал был извещен, что я прислан как уполномоченное лицо главы концерна.

Генерал, однако, встретил меня сдержанно.

О том, что выступление назначено на утро, я узнал не от генерала, а от офицеров.

Ночью сказал мне об этом и генерал, считая нужным поделиться своими соображениями с "человеком Рамфоринха".