Из жизни полковника Дубровина

Танки вгрызались все глубже и глубже. не доезжая первых траншей, остановились бронетранспортеры, из них высыпали автоматчики и в полный рост побежали за танками. Ближе, ближе. Чего им опасаться? Траншеи проутюжены танковыми гусеницами. После артиллерийского огня, после пикирующих бомбардировщиков, после танков кто же мог там уцелеть...

С наблюдательного пункта различить отдельные звуки боя было невозможно. Землю сотрясали бомбовые разрывы, били танковые пушки, слышался треск пулеметных очередей. Все слилось в сплошной гул.

Вдруг автоматчики залегли.

Генерал оглянулся на командира дивизии.

— Та же история! — ответил командир дивизии. — Они пропустили танки и отсекли пехоту...

— Поверните назад танки! — приказал генерал.

Но танки уже приблизились к лесу и начали вспыхивать один за другим, как факелы.

Они перестроились уступом и сделали еще один заход на лесок. И еще раз смешался их строй, они поползли назад, петляя и обходя невидимые с наблюдательного пункта препятствия.

А на автоматчиков поднялась в контратаку русская пехота. Удар в штыки, Но этого удара незащищенные танками автоматчики не приняли, они побежали к бронетранспортерам, а в это время начала бить редкими залпами наша артиллерия из лесочка.

Генерал ввел в бой второй эшелон танков.

И тут все смешалось,

Второй эшелон был встречен артиллерийским огнем, лишь только достиг линии, занятой автоматчиками, а из леса выскочили несколько русских танков.

— "Тридцатьчетверки"! — крикнул командир дивизии... — И мы опять не можем на них бросить авиацию — своим достанется...

— Пусть всем достанется! — приказал генерал.

Пошла команда командиру эскадрильи "юнкерсов".

Но пока эта команда дошла, немецкие танки попятились, а наши "тридцатьчетверки" уползли в лес. Удар с воздуха пришелся по немецким танкам. Атака захлебнулась.

Генерал потребовал нового артиллерийского удара.

Удар состоялся, но уже не в ту силу, с которой начинали артподготовку на рассвете.

— Атака пехоты! — приказал генерал. — Пока мы их не выбьем живой силой, танки не пускать!

— Потери! — заикнулся было командир пехотного полка.

— Во Франции командиры бригад шли впереди солдат! — бросил ему генерал.

Полковник молча проглотил упрек и вышел из блиндажа.

Пехотный батальон дивизии СС двинулся в атаку.

У каждого нашивка на рукаве, плечо в плечо. Поднялись из траншей и пошли в полный рост. Отборная гвардия, кормленные, поенные на захваченных землях, захваченным хлебом, грабители двадцатого столетия. Их и держали для таких вот минут, когда рассудок должен слепо подчиниться приказу. С ними и полковник.

Кто-то из офицеров льстиво заметил:

— Это гордый дух тевтонских рыцарей!

Не было только барабанного боя, его не услышали бы. Но впереди двигалось развернутое знамя со свастикой.

Ближе, ближе. Один батальон, за ним второй. Шли строем, в линейку.

За Круппа, за рурских магнатов, за денежные мешки, за гитлеровский престиж.

Артиллерия молчала, дабы не тронуть своих, молчали и русские позиции. Молча шли цепи атакующих. Но вот они открыли огонь из автоматов. Не по цели, огонь устрашения. И эти автоматные очереди заглушили ударившие из траншей пулеметы.

В бинокль было видно, как редеют ряды атакующих.

Они не ложились, падали убитые и раненые.

Но побежали! Траншеи близки. Устилая трупами землю, рвались к траншее, к схватке. Навстречу взметнулись рыжеватенькие фигурки в гимнастерках. Встречная штыковая атака.

На какое-то мгновение человеческие фигурки смешались. Упало эсэсовское знамя. Стихли выстрелы, донесся далекий крик. И вот тевтонская гвардия побежала. Бегущие смяли ряды подошедшего батальона, не дали ему открыть огонь, и батальон ввязался в штыковой бой.

И в эту минуту выползли "тридцатьчетверки" из леса и в обход рукопашной схватки устремились на немецкие позиции, прямо на наш наблюдательный пункт.

Рота охраны залегла в цепь, а генерал кинулся к командирскому танку, он пошел впереди танковой колонны в контратаку на "тридцатьчетверки", а волна отступающих уже захлестывала транш&и.

Вместе с офицерами я сел в бронетранспортер, и он нас понес под защиту укреплений и танков.

Но и генералу в командирском танке пришлось ретироваться с поля боя.

Мы встретились вечером на командном пункте армии.

Он вызвал меня на допрос пленного. Офицер, который обычно переводил, был убит.

Ввели избитого старшину, паренька лет двадцати двух.

— Ты показываешь, — начал генерал, — что против нас в районе Коропа действует одна дивизия...

— Я этого не показываю... Я не знаю... У меня была красноармейская книжка, и там сказано, из какой я дивизии и из какого полка.

Генерал подвинул к себе лист допроса, снятый с пленного еще в дивизионной разведке.

Прочитал вслух:

— Двести девяносто третья стрелковая дивизия...

— Так точно! — ответил старшина.

— Кто командир?

— Полковник Лагутин!

— Откуда он взялся, полковник Лагутин?

— Откуда берутся полковники? — ответил вопросом на вопрос старшина и пожал плечами.

— Раньше в боях участвовали?

— Нет, не участвовали!

— Не может быть, чтобы это была необстрелянная дивизия.

Старшина промолчал.

— Много танков?

— Много! — ответил старшина.