Из жизни снобов

– Ах, да что толку? Тебе ведь все равно! Ты спас мне жизнь, но ты…

Впереди его ждало очередное ночное дежурство.

– Ты очень мне нравишься, – сказал он, – но мы с тобой все же находимся в больнице!

Были и другие причины, но в то мгновение он не мог их толком сформулировать. Он знал о том, что здоровые всегда привлекают больных, это случалось и раньше, и иногда все заканчивалось и смешно, и неприятно… Но следующие несколько дней, перемещаясь, словно призрак, по лабиринту больничных коек, он вспоминал этот случай с улыбкой.

Он не спал вот уже сорок девять часов подряд, и заступавшие на дежурство медсестры стали испытывать нечто вроде панического трепета, видя, как он устал; они стали обращаться с ним осторожно, как с ребенком, терпеливо выжидая, пока он, с трудом переключаясь с одного пациента на другого, даст им указания. Он даже слегка загордился тем, как много у него оказалось сил. При очередном обходе он улучил минутку, чтобы спросить у дежурной медсестры о Лоретте.

– Температура так и не спала? Я не понимаю… От раны такого быть не должно!

Он осматривал гораздо более тяжелых пациентов, но больше всех беспокоила его она. Что же с ней такое? Надо разобраться.

– Я поставила ей градусник, доктор Талливер. Сейчас пойду посмотрю, как дела.

– Не нужно, я сам зайду.

Он отправился к ее палате. Шагая бесшумно, словно мертвец, и едва не засыпая на ходу, он остановился в дверях. И вот что он увидел.

Лоретта держала градусник во рту, зажимая его языком и губами; потом потерла его о губы, вытащила, посмотрела, засунула обратно в рот и снова принялась тереть его губами, а затем опять вытащила, посмотрела, нахмурилась – и легонько его встряхнула. После чего с видом, говорившим о том, что цель достигнута, она, наконец, совсем вытащила его изо рта.

И тут она заметила Билла, и Билл догадался, что только что происходило у него на глазах: две недели она грела градусник, чтобы задержаться в больнице! Несмотря на усталость, он ощутил прилив злости, потому что ее безобразный эгоизм вырисовался ярким пятном на фоне однообразных черно-белых картин последних пятидесяти часов. Он разозлился потому, что совершенно зря за нее беспокоился; вокруг было столько настоящих больных, которым требовалась срочная помощь! И еще ему было противно, что его обманули в профессиональном плане. Он тут же вспомнил, как отвечал голливудскому продюсеру по телефону на вопросы о ее состоянии – получилось ведь, что он лгал, пользуясь своим положением лечащего врача!

– Не стоит играть с таким хрупким прибором, – сказал он.

На полу засверкали мелкие стеклянные осколки градусника, а у нее на глазах сверкнули слезы; Билл вышел из палаты.

* * *

Он поехал к Эми, преодолев сонливость; ему сейчас было необходимо побыть среди людей, чье воспитание не позволяет им совершать некоторые вещи. Юный врач, расставаясь с львиной долей юношеских иллюзий, взамен обязуется следовать жесткому кодексу норм поведения – и этот кодекс даже жестче, чем принятый у кадетов в военной академии «Уэст-Пойнт», и соблюдать его следует столь непреклонно, что над ним можно и смеяться, и высмеивать, и хулить, и даже осквернять, а ему при этом ничего не станется, словно он – та самая почва, по которой ходят люди. Вот почему утративший эти принципы врач – наверное, самая зловещая из всех мыслимых фигур.

Билл вошел в дом Эми, не постучавшись. В дверях гостиной он остановился, окинул взглядом комнату… И тут же сел, почувствовав, как на него навалилась небывалая усталость.

– Ах, Билл! – сказала Эми. – Только не устраивай сцену!

Когда джентльмен из Голливуда удалился, Эми воскликнула:

– Билл, он попросил меня поцеловать его всего лишь раз! Он так хорошо ко мне отнесся, и это ведь ничего не значило; в Калифорнии у него есть невеста, а здесь ему так одиноко.

– А ты? Разве ты – не невеста?

Она, испугавшись, подошла к нему поближе:

– Билл, я готова сквозь землю провалиться, потому что позволила этому случиться!

Она прижалась к нему, и он равнодушно автоматически похлопал ее по плечу.

– Так мы не станем ссориться из-за какого-то единственного поцелуя, правда? – взмолилась она.

Он покачал головой:

– Он стоил сотни; ты больше – не моя.

– Ты хочешь сказать, что я тебе больше не нужна?

– Да! Видимо, ты нужна мне слишком сильно – вот в чем проблема.

Он поехал обратно в больницу, и, не желая никого видеть, вошел через травматологическое отделение. Из-за двери приемного покоя до него донеслось бормотание пьяного негра; он прошел мимо, но в коридоре показалась мисс Уэльс:

– Доктор Талливер!

– Что?! Вы что, вторые сутки на дежурстве?

– А больше некому! И поверьте, я ничуть не жалею! Смотрите-ка, что мне Санта-Клаус принес!

Она показала ему колечко с тремя небольшими изумрудами.

– Замуж выходите?

– Нет. Это от нашей пациентки, от актрисы – от Лоретты! Она зашла ко мне попрощаться.

– Что?

– Минут десять назад. И, скажу я вам, я едва ее признала – в одежде она такая красивая!

Но Билл уже развернулся и пошел быстрым шагом, чувствуя глубокое сожаление. В регистратуре ему сказали, что мисс Брук выписалась и уехала, не оставив адреса.

III