Время от времени художник отрывался от работы, чтобы перекурить и опрокинуть рюмочку. Если перекур затягивался, Тимофей перебирался к мальчику. Сидеть рядом с ним тоже было интересно. Мальчик читал книжки с картинками, что-то писал в лежавшей на коленях тетради. Пес знал, что отвлекать его нельзя, но иногда забывался: чтобы привлечь к себе внимание, тихонько подавал голос или как бы невзначай касался мальчика лапой. И тогда тот, захлопнув книгу, весело болтал с Тимофеем, а то со строгим учительским видом рисовал для него большие буквы в своей тетрадке. На запоминание алфавита потребовалась неделя.
Но самое интересное начиналось вечером после ужина. Седой убирал со стола посуду и приносил шахматы. Мальчик открывал коробку, расставлял фигуры и, зажав в кулаках по пешке, предлагал Тимофею выбрать цвет. Поскуливая от восторга и предвкушения игры, пес наугад тыкал лапой в кулак и занимал место за доской.
Мальчик думал над каждым ходом, а играющий по своей собачьей цветовой интуиции Тимофей отвечал практически мгновенно. Пока на доске было тесно, он, двигая фигуры не шибко приспособленной для этого тонкого дела лапой, то и дело устраивал настоящий шахматный погром. Мальчик сердился и восстанавливал позицию. А дед, чтобы сохранить на доске порядок, пытался сам переставлять Тимофеевы фигуры. «Ты хочешь пешку на а3?» – спрашивал он у пса. Тот не знал, что такое а3, но непременно хотел делать ходы без посредника, собственной лапой, и потому сердился на Седого, громко лаял. Мальчик тоже злился на деда, ему казалось, что тот Тимофею подсказывает. Этот сумасшедший дом немного успокаивался, когда после разменов на доске оставалось немного фигур и пес мог их свободно двигать. Впрочем, оба игрока и тогда все-таки продолжали нервничать. Тимофей нетерпеливым лаем торопил мальчика, а тот огрызался: «Замолчи, дай подумать!» Седой посмеивался и позволял себе еще рюмочку-другую.
Когда партия заканчивалась и соперники, что называется, обменивались рукопожатиями – мальчик почесывал Тимофея за ухом, а тот блаженно прикрывал глаза, – все вместе отправлялись на вечернюю прогулку, подышать свежим воздухом. Седой выкатывал коляску с мальчиком во двор, Тимофей метил чахлые дворовые кустики и читал собачью прессу, где, помимо всякого-прочего, находил приветы от Лопуха и Макса – как ты там, Малыш? И конечно же, вчитывался, внюхивался в скупые строки, адресованные только ему и никому другому.
Им были довольны. Его хвалили за шахматы, считали это настоящим прорывом, первым шагом к Большому контакту. И настоятельно требовали развить успех. Точка. Конец сообщения.
А Тимофею даже не пришлось ломать голову над тем, как выполнить новое, последнее задание. Все решилось само собой.
После вечерней партии Седой, как всегда, выкатил коляску во двор, а сам вернулся в квартиру за сигаретами. Тимофей совершал свой обычный собачий ритуал, когда мальчик подозвал его и, таинственно приложив палец к губам – строго между нами! – сказал ему, что завтра занятий у него не будет и они поедут в шахматный клуб. Тимофей вопросительно смотрел на мальчика: зачем? что мы там забыли?
– Хочу познакомить тебя с тренером, с ребятами, – сказал мальчик. – Я им о тебе рассказывал, а они смеются, не верят. Хочу, чтобы ты сыграл при всех – со мной, не со мной, это, в конце концов, не важно. Ты с любым можешь играть. Я в тебя верю, Малыш.
Несколько мгновений Тимофей не мог осознать услышанное. А когда до него дошло, завертелся волчком от наполнившей его радости и, высоко подпрыгнув, ткнулся носом в щеку своего лучшего друга. Коляска сдвинулась с места и медленно покатилась по асфальтовой дорожке перед подъездом хрущевки. И тут Тимофея ослепил свет наезжающих на него, на мальчика фар. Он успел резким ударом головы и здоровой лапы ускорить движение коляски, вытолкнуть ее из снопа света.
А сам не успел.
Ни одна душа на Земле еще не знала об этом. Не знали в Андах, куда весть о смерти Тимофея придет через сутки, а то и через неделю. Не ведали спящие в доме через квартал на своих тюфячках Лопух с Максом. Не знала и шанхайская сука Чин, стоявшая хвост в хвост со сделавшим свое дело кобелем. Через шестьдесят три дня ей предстоит ощениться, и на пятого среди одиннадцати маленьких метисов, в чьей крови намешаны чау-чау, тибетский терьер и еще черт знает кто, будет возложен тяжелый груз, который нес покойный Тимофей.
Известно о случившемся было лишь в тех невообразимых высях, где вершатся судьбы всего сущего, где было решено, что еще не пришло время, хотя жизнь и смерть верного своему долгу такса Тимофея его приблизили.
МИНОТАВР МИНЯ