По словам фюрера, вынесенный Фричу оправдательный приговор расставил все по своим местам, однако сложившаяся в связи с этим ситуация не стала после этого менее драматичной. Дело в том, что ранее он, Гитлер, во всеуслышание объявил об отставке генерал-полковника по состоянию здоровья. Теперь он как глава государства не может позволить себе отменить принятое решение, не рискуя вызвать недоумение у народа. Все, что он мог сделать, так это написать Фричу письму с выражением глубокого удовлетворения по поводу оправдательного приговора. Кроме того, он решил публично засвидетельствовать свое уважение к бывшему главнокомандующему сухопутными войсками, назначив его почетным командиром 12-го артиллерийского полка, которым Фричу в свое время уже приходилось командовать. Первоначально Гитлер, по его собственным словам, хотел объявить об этом назначении на заседании рейхстага, однако политическая обстановка не позволяет ему сейчас выступить перед депутатами. В заключение фюрер подчеркнул, что предположения о том, будто бы уголовное дело против Фрича было заведено по халатности или неведению государственных чиновников, лишены всяких оснований. Истинных виновников следует, по его словам, искать среди нерадивых чиновников низшего звена, направивших следствие по ложному пути. Гитлер также заверил присутствующих в том, что история, подобная той, которая случилась с Фричем, больше не повторится.
Причины неспособности армии отразить удар
Сухопутные войска, их офицерский состав и, прежде всего, генералитет нередко упрекают в том, что они, во-первых, не смогли понять истинное значение нанесенного по ним 4 февраля 1938 года коварного и подлого удара, который лишь внешне был направлен только против их тогдашнего главнокомандующего, а во-вторых, ничего не смогли или не захотели противопоставить действиям высшего руководства рейха. Первый из этих упреков, к сожалению, является вполне справедливым. Получив удар исподтишка, мы действительно не осознали его смысл и значение, прежде всего потому, что по своему происхождению и воспитанию мы не были готовы к тому, чтобы поверить в способность властей к такого рода циничным и отвратительным акциям. Похоже, что даже сам Фрич, по крайней мере, сначала, верил в то, что он стал жертвой интриги, инспирированной Гиммлером. Было бы, однако, весьма опрометчиво делать из нашей неспособности понять истинный смысл происходившего и оказать сопротивление властям далеко идущие выводы относительно нашего обучения и воспитания, в результате которого мы будто бы превратились в «бездушных и бессердечных военных специалистов». Давайте задумаемся над тем, каким должно оыло быть наше воспитание, чтобы мы умели безошибочно распознавать направленные против нас интриги и могли решительно противостоять им. Разве в результате такого воспитания мы сами не превратились бы в самых настоящих интриганов? Что же касается нашего сопротивления действиям властей, то следует напомнить каждому, кто ждал его от нас, следующее: всякий, кто готов хоть однажды допустить мятеж, неизбежно будет допускать его и во всех остальных случаях. Но ведь именно дисциплина и субординация составляют основу любого государства!
Так что же могли и должны были сделать сухопутные войска для того, чтобы отстоять честь и достоинство своего главнокомандующего, судьба которого была неразрывно связана с судьбой его подчиненных?
Фрич решительно отверг идею мятежа против законной власти. Принять эту идею ему помешало осознание им своей ответственности перед государством, которая не позволяла ему использовать свое детище для защиты его личных интересов. Генералы с пониманием отнеслись к такой позиции своего начальника, так как и они не допускали мысли о том, чтобы поставить на карту плоды своего многолетнего труда по обучению и воспитанию немецких солдат. Слишком уже велик был тогда риск распада вермахта, с которым были связаны все надежды на безопасность страны. Наконец, любой мятеж всегда потенциально содержит в себе угрозу гражданской войны.