Из жизни Вадима Осипова

Ну, ладно, „до встречи в эфире, дорогие радиослушатели“…

Вадим, довольный, закрыл дело, убрал в портфель листок с записями и пошел сдавать судебный фолиант в канцелярию.

Наступил день суда. Это для Вадима — „день суда“, а для Марии Ивановны так просто „судный день“! Она стояла у входа в зал судебных заседаний и ждала адвоката. Он, разумеется, не опоздал, но пришел в последнюю минуту. Казалось, впрочем, будто Мария Ивановна вовсе не волновалась, что Вадим припозднился. На ее лице эмоции не читались. Она была бледна, периодически очень тяжело вздыхала, так, славно ей не хватало воздуха долгое время и вдруг неожиданно дали дышать. Тут же покрывалась красными пятнами, для которых, видимо, и был нужен свежий вздох, и опять надолго замирала. Даже глаза не двигались.

Вадиму не понравилось состояние клиентки. С такими трудно работать. „Все сделаем сами!“ — решил Вадим.

Осипов взял Марию Ивановну за руку. Та удивленно на него посмотрела, словно не узнавая, но послушно двинулась в зал.

Вадим вынул из портфеля напечатанный текст и дал Марии Ивановне подписать. Женщина даже не взглянула на документ. Просто поставила подпись и спросила:

— Можно я сяду?

— Присяду, — привычно поправил адвокат.

— Что?

— Надо говорить „присяду“. В здании суда слово „сяду“ имеет иной смысл. — Вадим ободряюще улыбнулся клиентке.

Шутка не прошла. Мария Ивановна, казалось, даже слов-то не расслышала, не говоря о юморе…

— А куда?

— Вот здесь ваше место, — указал Вадим. — Только просьба: я буду общаться с адвокатом вашего бывшего мужа, когда они придут, но вы ни в какие разговоры ни с кем не вступайте. Особенно с Николаем Ивановичем.

При упоминании мужа женщина вздрогнула, отпрянула и стала хватать ртом воздух, как рыба, оказавшаяся на суше, Вадим подумал, что хоть и избитый образ — „рыба на суше“, а точнее не скажешь. Жаль тетку! Мало того, что ни один нормальный советский человек не мог чувствовать себя хотя бы сносно в здании суда, так еще и муж, который бьет, и „гробовые“ на кону!

В зал вошли двое. Немолодой поджарый мужчина в очках с толстенными линзами и женщина лет пятидесяти, в рубиновых серьгах и перстне с неимоверных размеров рубином на мизинце левой руки. Вадим сразу оценил адвоката-противника. Со вкусом — беда, рубиновые украшения — это для продавщиц овощных магазинов, хорошо имеющих с обвеса покупателей и „усушки“ товара. Кольцо на мизинце — значит, куплено давно, с тех пор хозяйка сильно поправилась. Отсюда — закомплексована и зарабатывает не шибко много. Скорее всего, гонорар взяла маленький и рассчитывает на дополнительные деньги в случае выигрыша дела. Ну-ну!

Вадим подошел к адвокатессе:

— Здравствуйте, я представляю истца.

— Здравствуйте, молодой человек. Трудная у вас задача! Безнадежная. Вы ведь в нашем суде первый раз?

„Ого! — удивился Вадим. — Круто начинаешь, тетя! И „молодой человек“, и „в нашем суде“. Жуть как я вас люблю, адвокатов старой школы, — наезд, апломб, а дальше возврат гонорара клиенту“.

— Да, первый. Я вот тут дополнительное исковое заявление подготовил. Не хотите ознакомиться до начала процесса? Чтобы потом перерыв не объявлять…

— Торопитесь? В нашей профессии, юноша, торопиться нельзя. Неужели вас этому не учили?

„Достала, — завелся Вадим. — Ладно, не я первый начал!“

— Ну, что вы! Разумеется, учили. Но, понимаете, на хороших адвокатов очень большой спрос. Вот нам и приходится крутиться как белке в колесе. Слава богу, вы этого не испытываете. В своем суде.

Адвокатесса стала пунцовая.

— Да как вы…

— А вы читайте, читайте. И успокойтесь. Не хотелось бы откладывать процесс из-за вашего плохого самочувствия. И вообще, в вашем возрасте лучше избегать лишних волнений.

„Это тебе за „молодого человека“ и „юношу“, стерва!“ — враз успокоился Вадим, повернулся и направился к Марии Ивановне.

Прошло несколько минут, адвокатесса читала текст. Дочитала. И, встав, обращаясь сама к себе, но так, чтобы слышали все в зале, сказала: „Ненормальный!“ Победно посмотрела на Осипова и направилась к кабинету судьи. Стучать не стала. Вошла, предварительно надев лучезарную улыбку и согнувшись. От гордой осанки провинциальной актрисы на пенсии не осталось и следа. Дверь закрылась.

„Намек понял, — подумал Вадим. — Ничего, в кассации продолжим“.

Через пять минут ожидания, а все это время Вадим напряженно смотрел на дверь судейского кабинета, высунулась голова секретарши, поискала глазами в зале — кто бы мог быть этим зарвавшимся юнцом. Остановила взгляд на Вадиме и, прыснув со смеху, сказала:

— Зайдите, товарищ адвокат!

Вадим пошел. В бой. Но медленно, поскольку ничего хорошего от разговора в кабинете не ждал.