Из жизни военлета и другие истории

И еще думаю о еде. Все время. Меня лагерь этот как-то сразу подкосил. Вдруг на ногах появились волдыри. Зубы зашатались. Норму в забое шахты выполнять стало труднее и труднее. Бригадир привел меня к вагонетке — отсыпать руду. И все равно — не успевал я. И из бригады пришлось уйти.

А это значит — прощай первый котел. С пшенкой, селедкой, жидким, но горячим супом. А попал во второй котел. Где исчезла селедка, и суп испарился. Только жидкая каша из проса да хлеба в четверть меньше нормы.

Я стал доходить. Появилась апатия. Желание попасть в больничку, о которой мы все начали мечтать. Даже башкиры.

Однажды, в шесть утра я не мог встать. Просто сидел на нарах и тупо смотрел, как в полутьме зеки пытаются замотать ноги рваными портянками, прикрепить обрезок автомобильной шины проволокой к ноге, чтобы все это продержалось еще один день. Хоть еще только один день!

И тут меня осенило. Откуда силы взялись. Я подбежал к выводящему и через минут двадцать был у замначлагеря по производству.

К моему удивлению, он выслушал меня внимательно. Тут же записал, что нужно мне для производства и спокойно сказал:

— Все тебе доставим завтра. Вижу — ты доходишь. Сегодня разрешаю кантоваться весь день. Дадут тебе хлеба двухсотку и кусок сахару. Кипяток раздобудь. Завтра приступай к работе. Ежели ты мне лажу здесь плетешь, наказывать не буду. Расстреляю. У меня такое право имеется. Все.

И отдал какому-то офицеру мой список. А я упал на свой топчан и уснул впервые в этом бараке не тревожным сном. Меня никто до вечера будить не будет.

Утром работа началась. Я резал обрезки автомобильных шин, придавая им форму ботинок. Или галош. И затем, используя резиновый клей, все это склеивал воедино. Клей держал. Гвоздики в резине использовать было трудно. На пробу и испытание «изделия» их получили вначале бригадир, врач (вольнонаемный) и две дамы из бухгалтерии.

Оценки превзошли все ожидания. А через три недели меня вызвал замначлагеря по производству и приказал перебираться в мертвецкую. Так называли барак, в котором собирались все окончательно нетрудоспособные. И как ни крути — выход у всех в мертвецкой был один. И он понятен.

Мне разъяснили. В помощь будут даны из мертвецкой же несколько слабосильников. Мне доставят, помимо обрезков шин, остатки кожи, отходы и брак какого-то обувного предприятия города.

Вот так я выжил. Как только появилась кожа, изделия в виде модельных туфель и сапог из чистого хрома были переданы в администрацию лагеря.

Я стал поправляться. А еще через месяцев шесть пришла «помиловка»[58].

Я попутками добрался до Медногорска. В мастерской меня ждал стол с яишней и много лука и сала. Да, голод и цинга не разбирают — трефное ты ешь или кошерное. Только подавай. Кстати, много зубов за эти несколько лет я потерял.

Густав Иванович, который, с помощью Гюльнары меня и вытащил, мне объяснил. Сейчас, а это год 1950–1951, еще действует договор «Майский — Сикорский», поэтому подавай бумаги в исполком и уматывай в «землю отцов». В любую секунду «окно» может закрыться.

Я бумаги подготовил и отдал. И в открытое пока «окно» «выпрыгнул».

Вот и живу поэтому в Хайфе, на исторической, оказывается, Родине. Значит, Россия была доисторической.

Глава VI Метаморфозы

Не ищи, дорогой читатель, логики в том, что поведал нам сапожник Арон. Ибо не было порядка в государстве советском. А есть ли это в государстве российском?

Конечно, нет. Потому что во всех сферах и направлениях происходит броуновское движение «материи». Или — игра без правил.

Никто не может предугадать и планировать, как и каким образом он будет жить завтра. В общем, «храните деньги в сберегательной кассе».

А ежели не храните — то… тем лучше для вас. И ваших денег.

Короче говоря, из Центра пришло предписание провести Пленум обкома с повесткой: итоги борьбы с космополитизмом и преклонением перед Западом.

Первый не особенно обеспокоился. Материал был. Еще НКВД подбросил о антисоветской работе еврейского поляка и переходе через границу (пять лет).

И материалы по низкопоклонству имеются. Все эти буги-вуги, ботинки на толстой подошве и наименование советских девушек, в основном комсомолок, «чувихами». Показана борьба обкома, в частности, идеологического отдела, с этими, начинающими набирать обороты, явлениями.

Доклад Первый читал ладно, плавно и только иногда запинался.

Народ же сидел чинно, дисциплинированно. Давно уже приучен к докладам и пленумам. Только давняя и верная секретарша Первого, Анжела Яковлевна, работающая с ним уже лет не менее двадцати, замечала. Лицо у первого то становилось белым, то вдруг враз краснело. И голос все время менялся.

Анжела тревожно смотрела на окружающих. На президиум.

Но все сидели как истуканы, внимательно смотря на Первого пустыми глазами. И не удивительно, многие привыкли спать вот так во время торжественных церемоний.

Первый доклад заканчивал.