Из жизни взятое

– Лица, прямо и непосредственно виновные в путанице графика и подтасовке эшелонов, обнаружены и привлекаются к ответственности. Что касается Судакова, то его виновность менее значительна: он не проявил находчивости, осторожности и бдительности. За это понес наказание по административной линии. Уволен из органов. Раньше товарищ Судаков ни в чем, порочащем его, как чекиста и коммуниста, замечен не был, взысканий не имел. Полагаю ограничиться предупреждением, дабы впредь, где бы товарищ Судаков ни работал, был осмотрителен в своих действиях, – заключил Цекур.

Председательствующий продиктовал формулировку решения секретарше и, отложив в сторону папку с бумагами о Судакове, напутственно сказал:

– Вы свободны, товарищ Судаков. Но сделайте для себя вывод построже нашего снисходительного решения. По поводу дальнейшей вашей работы мы ничего не решаем. Окружком даст направление…

После незначительной паузы председатель объявил:

– Следующее дело о бывшем нарсудье, правом уклонисте Жукове и его связях с кулацкими элементами. Позовите Жукова. Докладывайте, товарищ Цекур…

Судаков на несколько минут задержался. Касперт, присутствовавший на партколлегии, подозвал его к себе, чтобы сказать несколько утешительных слов насчет предстоящей работы по организации и укреплению колхозов, о чем Касперт предварительно уже договорился в окружкоме. Между тем Цекур докладывал зачитывая фактические данные о неправильных действиях Жукова, о его судебных решениях, вынесенных в защиту кулачества. Жуков стоял, понурив голову, и не ждал себе пощады. На вопросы отвечал коротко, не виляя, не уклоняясь от ответственности.

Председательствующий к сообщению Цекура еще добавил:

– У Жукова не все чисто за кормой и в части его быта. Будучи человеком женатым, имеющим детей, он влюбился в дочь кулака, лишенного избирательных прав, и посвятил ей такие глупейшие стихи:

Я коммунист, а ты лишенка
Какая разница? Скажи,
Скажи, красавица-девчонка,
И путь мне к счастью укажи…

– Я полагаю, что решение местной парторганизации об исключении Жукова из партии надо утвердить. Возражений нет? Нет. Гражданин Жуков, сдайте ваш партбилет. И серьезно подумайте о путях к счастью, не рассчитывая на подсказ со стороны кулацкой публики…

Работа партийной коллегии продолжалась. Время было горячее, наступательное. В обширной приёмной партколлегии сидели молчаливые, с сумрачными лицами вызванные проштрафившиеся и не менее переживающие секретари первичных организаций.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НАСТРОЕНИЕ в тот день у Судакова было преотличное. Окружком партии командировал его в Вожегодский район, как сказано было в удостоверении – «по вопросам организационного укрепления колхозов». Срок не был указан, но было оговорено: «Впредь до вызова». Он шёл до первого продмагазина, чтобы запастись продуктами, шёл, тихонько насвистывая какой-то мотивчик и соображая, как надо в своих расходах уложиться в суточные. Навстречу из-за угла, будто вынырнул, Касперт. Тот ехал в старинном купеческом экипаже. Вороным рысаком управлял кучер Никита, бывший георгиевский кавалер всех четырёх степеней и герой гражданской войны, особенно отличившийся при подавлении эсеровского мятежа в Ярославле. А теперь он был кучер и в своем роде «телохранитель» начальника. Обнаженный наган на кожаном шнуре грубо и внушительно торчал у него из-за ремня.

– Никита, стой! – крикнул Касперт.

– Тпр-ру! – И рысак, как вкопанный, остановился.

– Здравия желаю, товарищ начальник! – приветствовал Касперта Судаков.

– Привет. Вот что, Судаков, районирование и обострение классовой борьбы в деревне потребовали значительного расширения нашего аппарата. Мы набираем штат сотрудников. Хотите обратно к нам? Я мог бы о вас в партийном порядке поставить вопрос, но спрашиваю вашего желания…

– Нет, нет, товарищ Касперт, – наотрез отказался Судаков. – Не могу. Простите. От вас на учебу не выберешься. Вот у меня длительная командировка в район. Съезжу, снова пошлют. Я лучше поработаю по организации колхозов…

– Ну, что ж, неволить не буду. По колхозам? Хорошо. Только не будьте толстовцем, либералом-непротивленцем. Учтите – времечко горячее! Никита, правь к окружному!..

Экипаж, потрескивая рессорами, покатил мостовой.

В тот же день Судаков уезжал на станцию Вожегу. Ехать всего четыре часа. Некогда ни спать, ни знакомства заводить. Смотрел в окно, а за окном вагона не ахти что: то болотные сосенки, то заросшие кустарником подкошенные луга, то березняк вперемежку с осинами. Поезд проскочил через Сухонский мост. Две фабрики остались позади, и опять леса и перелески, да полустанки – разъезды со штабелями заготовленных бревен.

В Вожеге вечером он зашёл к секретарю райкома. Рыжий нервный секретарь стоял у стены, где висел первобытный телефон, и кричал в трубку: