Видеокассета. Она знала, что там могло быть — один из самых грязных маленьких шедевров Эрика. Выродок! Скотина!
Дрожа от ярости, она смотрела на желтый листок, приклеенный к одному из фото, и на саму фотографию. Она лежала голая в позе, которую трудно назвать целомудренной, между Эриком и мужчиной, имя и образ которого у нее выветрились из памяти, и в намерениях этих мужчин трудно было усомниться.
Сволочь, выродок!
Она прочитала записку, подавляя подступавшую тошноту.
«Как понравилось это новогоднее блюдо? Надеюсь, ты узнал кинозвезду. Ты вполне можешь верить своим глазам. А вот двери Белого дома для тебя закроются, когда избиратели узнают, с какой шлюхой ты связался. С недельку полюбуйся на нее один, а потом бюллетень даст возможность полюбоваться всем.
Увы, эта девица совсем не та, за которую себя выдает. Она обвела вокруг пальца полмира, меня, а теперь и тебя».
Внизу печатными буквами была сделана приписка:
«Ана, крошка, ты не захотела использовать свой последний шанс. Я ждал тебя два часа на указанном месте, но ты не пришла. Настал час правды и расплаты. В бюллетене мне щедро заплатят за этот товар. Наслаждайся приятной жизнью и целуй своего очаровательного принца».
Все еще стоя на коленях, Ана невидящими глазами смотрела на трудночитаемые каракули. Назначенное место? Какое место? О чем он говорит? Она лихорадочно собрала фотографии, видеокассету, записку и засунула все это снова в коробку.
Должно быть, Эрик пытался связаться с ней после того, как его выгнали со съемок. Это могло быть единственным объяснением.
Но она не получала от него никаких писем. Не было ни телефонных звонков, ни посланий в бутылке, ни неожиданных визитов. Что-то не сработало, а сейчас, похоже, было слишком поздно.
Она захлопнула коробку. А если бы Уенделл вручил все это Джону? У нее похолодели ноги, она бессильно оперлась о стол. Джон на следующей неделе все узнает — вместе со всеми. Все рушилось, и она чувствовала, что бессильна что-либо изменить.
Или все же можно?
Она вздрогнула от голоса Джона, который появился в дверях.
— Дорогая, где ты прячешься?
Ана едва не уронила коробку.
В черном смокинге он чувствовал себя так же легко и непринужденно, как и накануне в джинсах, когда они бродили возле скал.
— Угадай, кто хочет с тобой сфотографироваться?
— К-кто? — выдавила из себя Ана, — прокашлявшись. — Кто? — повторила она.
— Губернатор с женой! Они ожидают у рождественской елки, там же фотограф. А Уильям Тоубс третий просит твой автограф для своей матери… Ана, что с тобой? Такое впечатление, что ты собираешься упасть в обморок…
— Да, дела всякие… Это пришло от Арни… Вообрази, не дают ни минуты покоя, даже в сочельник. — Ана что-то лепетала, чувствуя себя круглой идиоткой.
«Глубже дыши, Ана… Медленнее. Сосредоточься и сыграй нужную роль».
Ана сделала гримасу, как если бы ее мучила головная боль, и прижала пальцы к вискам.
— Должно быть, я выпила перед обедом слишком много шампанского, — сказала она с усмешкой. — Я вышла прогуляться, чтобы освежить голову, но… если я не приму аспирина, я могу умереть… Дорогой, я сейчас вернусь.
Джон положил руку ей на плечо, в его серо-голубых глазах отразилась тревога.
— Я принесу тебе лекарство.
— Не беспокойся… Тебе надо общаться со всеми. — Она обворожительно улыбнулась ему и направилась к двери.
— Погоди, ты, кажется, уронила это. — Джон наклонился, чтобы поднять глянцевую бумажку, на которую она наступила.
Ана похолодела. Должно быть, она не заметила одну из фотографий.
Джон выпрямился и взглянул на то, что поднял.
— Рождественская открытка, — сказал он и небрежно бросил ее на стол. — Наверное, упала с камина.
— Джон, — еле слышно произнесла Ана. — Если я не приму сейчас аспирина, тебе придется поднимать меня с пола.
— Так поспеши, родная… Ведь скоро полночь.
— Через несколько секунд… Обещаю.
Вверху, в туалетной комнате для гостей, ее вырвало. Она прополоскала рот и бессильно легла на холодный пол.
В горле стоял ком, на щеках выступил пот. А внутри она чувствовала леденящий холод.
Ее мозг словно отключился.
«Думай! Думай!» — приказала она себе.
Джон сейчас отправится искать ее.
«Думай! Быстро!»
Она заставила себя встать с пола и посмотрела на коробку.
— Я не позволю тебе воспользоваться этим, Эрик Ганн… Ни за что в жизни!
Фотографии и записку Ана бросила в камин и смотрела, как они сгорают, превращаясь в пепел. Видеокассету она затолкала в сумочку.
Ана не могла сказать, в какой именно момент приняла решение.
Она услышала доносящуюся снизу мелодию «Шотландской застольной»:
— Да! — решительно сказала Ана. В ее глазах стояли слезы. — Забыть!
И никто, кроме персидской дымчатой кошки, не заметил, как она ушла.