Изабель

Он выпил до дна свою рюмку. И снова наполнил ее. Он до сих пор не мог прийти в себя от возмущения. Поль чувствовал себя врачом, у которого наркоман требовал недельной госпитализации, что не дало бы ему ровным счетом ничего, кроме короткой передышки, чтобы снова взяться за свое. «Я же предлагаю провести настоящий курс лечения: целую зиму на свежем воздухе, регулярную трудовую терапию, сопровождаемую постоянной критикой, что было бы истинным решением всех проблем. И вместо благодарности меня посылают ко всем чертям». Он пребывал в самом подавленном настроении. «Изабель всего семнадцать, и она целиком зависит от матери. Как я мог попасть в такую ловушку?» Ему пришло на ум, что совсем недавно он жил в полной независимости от Сони. «Неужели с помощью Изабель она вновь взяла надо мною власть?» Эта мысль показалась ему чудовищной. Пора с этим кончать. Он вернет дочь Соне не через неделю, а завтра утром. От радости он уже потирал руки. «Я передам Изабель матери из рук в руки. Пусть побудут друг с другом. Время от времени я буду навещать их, чтобы посмотреть, как у них пойдут дела без меня. Придется для этого ездить в Париж поездом». Перед его мысленным взором возникла жуткая картина: Изабель шляется где-то ночи напролет, появляясь у матери только для того, чтобы выклянчить немного денег. Больное воображение занесло так далеко, что ему уже представлялось, как Изабель, беременная неизвестно от кого, сделала неудачный аборт и истекала кровью в каком-то захудалом госпитале. Или же Изабель, заболевшая сифилисом, и Соня, платившая за ее лечение. Он уже видел дочь на панели, занимавшуюся проституцией. И вот тогда он пойдет к Соне и, застав ее в слезах, которыми она будет обливаться с утра до вечера, скажет: «Видишь, к чему привела твоя склочность. Вот полюбуйся: это дело твоих рук. Из-за своего невежества и глупости ты виновата во всех этих бедах». Вот будет потеха! Завтра утром малышка уложит свои вещи и уже к обеду вернется к своей мамочке.

Его злость еще не совсем улеглась, когда он пропустил последнюю рюмку коньяка, нисколько не заботясь о том, что уже достаточно выпил и утром у него будет раскалываться от боли голова. Наконец он решил все же отправиться спать. Любивший порядок во всем, он поставил бутылку с остатками коньяка в буфет, а рюмку донес до раковины на кухне, после чего проверил, закрыта ли на запор дверь и устроился ли на ночлег пес, ночевавший тут же, в комнате, есть ли у него подстилка и вода в миске. И только потом выключил все три лампы нижнего освещения в холле. Последняя лампа горела около лестницы, освещая простенькую вешалку — один из тех нужных, но отнюдь не украшавших жилище предметов, — стоявшую не в углу, а на видном месте. На вешалке висел старый пуловер Изабель, связанный из очень мягкой бежевой шерсти, а на верхней полке притулились ее стоптанные черные тряпичные тапочки, которые она надевала, отправляясь на прогулку. Возможно, она забудет взять с собой этот хлам? И Полю уже мерещилось, как зимними вечерами, прежде чем отправиться спать, он будет долго смотреть на эти вещи, принадлежавшие когда-то Изабель, хранившие тепло ее тела. Какой длинной представилась ему грядущая зима! Он вздохнул. И, держась за перила, стал карабкаться вверх по лестнице. «Надо взять себя в руки. В противном случае с подобными мыслями я очень скоро превращусь в столетнего старика. Надо держаться за перила, или же я оступлюсь и покачусь по ступеням вниз. Я похож на смертельно больного старика, добирающегося до своей постели. Нет, я всего лишь старый мерзкий пьяница. К тому же круглый дурак. И вдобавок ко всему грустный дурак».

Он рассчитывал, что долго не сможет заснуть, перебирая в голове все вероятные и невероятные несчастья, ожидавшие Изабель впереди, и представляя, как Соня от горя будет рвать на себе волосы. Однако этого не произошло, так как ход его мыслей неожиданно изменился. «Зачем разлучаться с теми, кого любишь? Неужели это кому-нибудь принесет пользу? Лично я отказываюсь. Я так и скажу Соне: „Я отказываюсь, и точка“».

Его разбудил шум воды, доносившийся из ванной комнаты. Изабель что-то искала в многочисленных ящичках туалетного стола, стоявшего как раз у перегородки, отделявшей ее комнату от его спальни. Конечно, она старалась не шуметь, но в комнате была какая-то странная акустика, так что все, что бы в ней ни происходило, было слышно и у него. Он встал. Через приоткрытую дверь он увидел обнаженную Изабель, которая ложилась в постель.

— Ты что-то ищешь?

Съежившись под простыней, она тряслась, словно в лихорадке.

— Аспирин, — ответила она.

— Тебе плохо?

— Кажется, у меня температура. Мне так холодно!

При свете ночника ее лицо казалось осунувшимся, с впалыми глазами. Войдя в комнату, Поль ощупал батарею отопления. Затем, взяв в шкафу два одеяла, положил на кровать.

— Прикрой меня. Мне холодно!

Изабель так лихорадило, что было слышно, как стучали ее зубы.

— Это ужасно. Меня так знобит, что я не могу унять дрожь.

Внезапно его охватила паника.

— Я вызову врача.