Изабелла Баварская

ГЛАВА XXIII

Политические надежды герцога Бургундского оправдались: город Париж устал, жизнь, которую он вел последнее время, измучила его; он вдруг разом избавился от всех напастей, и то, что должно было случиться само собой, люди приписали герцогу, его строгости, а в особенности его расправе с Каплюшем — этим главным возмутителем народа. Сразу же после его смерти порядок был восстановлен, повсюду славословили герцога Бургундского, но тут на все еще кровоточащий город обрушилось новое несчастье: чума — бесплотная и ненасытная сестра гражданской войны.

Вспыхнула ужасная эпидемия. Голод, нищета, мертвецы, забытые на улицах, политические страсти, заставлявшие кипеть кровь в жилах, — вот те адские голоса, что позвали ее. Народ, уже начавший успокаиваться, сам пришедший в ужас от потрясших его толчков, увидел в этом новом биче карающую десницу, — им овладела странная лихорадка. Вместо того чтобы сидеть дома и стараться спастись от болезни, пораженные чумой выскакивали на улицу, бежали как оглашенные и кричали, что их пожирает адский огонь; бороздя во всех направлениях толпу, которая в ужасе рассыпалась, пропуская их, они бросались — кто в колодцы, кто в реку. И во второй раз мертвых оказалось больше, чем могил, а умирающих — больше, чем священников. Люди, почувствовавшие первые симптомы болезни, силой останавливали на улицах стариков, и исповедовались им. Знатных вельмож эпидемия щадила не больше, чем простой люд; от нее погибли принц д'Оранж и сеньор де Пуа; один из братьев Фоссез, направлявшийся ко двору герцога, почувствовал приближение болезни, уже ступив на крыльцо дворца Сен-Поль, — решив продолжать свой путь, он поднялся на шесть ступенек, но тут остановился, побледнел, волосы у него на голове зашевелились и ноги стали подгибаться. Он успел только скрестить руки на груди да проговорить: «Господи, сжалься надо мной» и упал замертво. Герцог Бретонский, герцоги Анжуйский и Алансонский укрылись в Корбее, сир де Жиак и его жена — в замке Крей, пожалованном им герцогом Бургундским.

Порой за окнами дворца Сен-Поль, словно тени, проходили герцог и королева; они бросали взгляд на улицу, где разыгрывались сцены отчаяния, но помочь ничем не могли и оставались во дворце; говорили, что у короля начался новый приступ безумия. А в это время Генрих Английский во главе огромной армии осадил Руан. Город испустил стон, который, прежде чем достичь ушей герцога Бургундского, потерялся в стенаниях Парижа; но то был стон целого города. И хотя никто на него не отозвался, руанцы тем не менее плотнее закрыли двери и поклялись сражаться до последнего.

Тем временем дофинцы, предводительствуемые неутомимым Танги, маршалом де Рие и Барбазаном, слывшим в народе бесстрашным, овладев городом Туром, который именем герцога защищали Гийом де Ромнель и Шарль де Лаб, выслали несколько вооруженных групп к воротам Парижа.

Таким образом, слева у герцога Жана были дофинцы — враги Бургундии, справа — англичане, враги Франции, а спереди и сзади — чума, страшный враг всех и вся.

Зажатый в тиски, герцог стал подумывать о переговорах с дофином, дабы препоручить ему, королю и королеве защиту Парижа, а самому отправиться на помощь Руану.

Следствием сего явилось то, что королева и герцог Бургундский наново подписали статьи о мире, — провозглашение коего несколько времени назад было отложено, — сперва в Брэ, а затем в Монтеро. 17 сентября эти статьи были оглашены под звуки трубы на улицах Парижа, и герцог Бретонский, предъявитель сего договора, был отряжен к дофину, дабы испросить у него согласия. В то же время, желая склонить его к примирению, герцог отправил к дофину его молодую жену note 26 , — та находилась в Париже и была в большой милости у королевы и герцога.

Герцог Бретонский нашел дофина в Туре и добился аудиенции. Когда герцога ввели к дофину, по правую руку от него стоял молодой герцог Арманьякский, он прибыл накануне из Гиени, чтобы потребовать расследования по делу смерти своего отца, на что получил высочайшее согласие; по левую руку стоял Танги Дюшатель, заклятый враг герцога Бургундского; а позади — президент Луве, Барбазан и Шарль де Лаб, недавний Бургундец, а теперь сторонник дофина; все они желали войны, ибо верили, что с дофином их ждет великое будущее, а с герцогом Жаном — одни потери.

С первого взгляда герцог Бретонский понял, каков будет исход переговоров, однако он почтительно преклонил колено и вручил договор герцогу Туренскому. Тот взял его и, не распечатывая, сказал герцогу, помогая ему подняться:

— Дорогой кузен, я знаю, что это такое. Меня призывают в Париж, не так ли? Если я соглашусь туда вернуться, мне обещают мир. Кузен, я не собираюсь мириться с убийцами и возвращаться в город, который все еще истекает кровью и исходит слезами. Герцог посеял зло, пусть он его и врачует; я не совершал преступления, и не мне искупать чужую вину.