Изабелла Баварская

Спустя четверть часа герцог Бретонский увидел, что гарнизон тронулся в путь. По условиям договора французские воины были разуты, с обнаженными головами и с посохами в руках. Они вышли через ворота Дю-Пон, проследовали берегом Сены до моста Сен-Жар, где по приказу английского короля были поставлены контролеры; они обыскивали рыцарей и воинов, отбирали у них золото, серебро и драгоценные камни, а взамен давали каждому по два парижских су. С некоторых они даже сдирали подбитую куньим мехом или расшитую золотом одежду и заставляли их переодеться в платье из грубого сукна или бархата. Видя такое обращение, те, что шли позади, стали бросать в реку свои кошельки и драгоценности, лишь бы только добро их не досталось врагу.

Когда весь гарнизон был уже по другую сторону моста, король повернулся к герцогу и сказал, улыбаясь:

— Любезный герцог, не угодно ли вам будет войти вместе со мною в мой город Руан? Вы будете в нем желанным гостем!

— Благодарю вас, ваше величество, — отвечал герцог Бретонский. — Однако мне не хочется быть частью вашей свиты: вы, разумеется, победитель, но ведь я-то еще не побежденный…

С этими словами он сошел с лошади, которую предоставил ему король Генрих, прося принять ее от него в подарок, и объявил, что будет ожидать здесь своей свиты и что никакая сила не заставит его ступить ногою в город, который более уже не принадлежит французскому королю.

— Весьма сожалею, — сказал Генрих, уязвленный таким упорством. — А то вы могли бы присутствовать при великолепном зрелище, ибо три болвана, защищавших Руан, завтра будут обезглавлены на площади.

Генрих пришпорил лошадь и, не попрощавшись с герцогом, оставил его в ожидании своей свиты. Герцог видел, что король поскакал к воротам города, сопровождаемый пажом, который вместо штандарта нес копье с лисьим хвостом на конце. Навстречу королю, с мощами и святынями в руках, в священных одеждах вышло духовенство. Под звуки торжественного пения король направился в кафедральный собор, где перед главным алтарем на коленях совершил благодарственную молитву, и, таким образом, вступил во владение Руаном, городом, который за двести пятнадцать лет до этого королем Филиппом-Августом, дедом Людовика Святого, был отнят у Иоанна Безземельного, когда после смерти племянника своего Артура тот лишился всех владений.

Тем временем к герцогу Бретонскому присоединилась его свита. Он тотчас вскочил на лошадь, в последний раз окинул взглядом город, тяжко вздохнул при мысли о будущем Франции и пустился галопом назад, более уже не оборачиваясь.

На другой день, как и сказал король Генрих, Ален Бланшар был обезглавлен на городской площади Руана. Робер де Линэ и Жан Журден откупились деньгами. Предатель Ги был назначен наместником герцога Глочестера, ставшего правителем завоеванного города. Он присягнул на верность английскому королю, который по прошествии двух месяцев подарил ему в награду замок и земли вдовы мессира де Ла-Рош-Гюйона, павшего в битве при Азенкуре.

По разумению англичан, это было справедливо, ибо благородная молодая женщина отказалась принести присягу королю Генриху. Она была матерью двух маленьких детей, из которых старшему не исполнилось еще и семи лет. Она владела великолепным замком, и богатству ее могла бы позавидовать герцогиня; жила она среди своих владений и своих вассалов с поистине королевской роскошью. Она бросила все: замок, земли, вассалов. Взяв за руки своих малюток, она надела холщовое платье и ушла, по дороге прося подаяния для себя и детей, и предпочла это тому, чтобы сделаться женою Ги-де-Бутилье и отдать себя во власть давним и заклятым врагам французского королевства.

Мы потому столь подробно остановились на обстоятельствах осады Руана, что взятие его явилось роковым событием, которое очень скоро ужасом отозвалось во всем королевстве. С этого дня англичане действительно обеими ногами стали на французскую землю, ибо владели теперь двумя пограничными ее областями: Гиенью, присягнувшей англичанам на верность, и завоеванной ими Нормандией. Двум вражеским армиям довольно было двинуться навстречу друг другу, чтобы, соединившись, пройти всю Францию, насквозь, подобно тому как шпага проходит сквозь сердце. Весь позор за взятие Руана полностью лег на герцога Бургундского, который видел падение нормандской столицы, и хотя ему достаточно было протянуть руку, чтобы ее спасти, он этого не сделал. Друзья герцога просто не находили слов для его непостижимого бездействия, враги же назвали такое бездействие изменой. Окружение дофина нашло в этом новое оружие против герцога, ибо если сам он и не вручил англичанам ключей, открывавших им ворота к Парижу, он по меньшей мере позволил врагу овладеть этими ключами; ужас, объявший людей, был столь велик, что при вести о взятии столицы двадцать семь городов Нормандии открыли перед англичанами свои ворота.[30]