Изабелла Баварская

— Пусть так, — продолжала королева, — однако с минуты на минуту должен явиться король, и мы посмотрим, кто тут хозяин — он или коннетабль.

— Король не приедет.

— А я говорю, что вот-вот приедет.

— На полпути он повстречал шевалье де Бурдона.

Королева вздрогнула, Дюпюи заметил и улыбнулся.

— Так что ж? — сказала королева.

— Так вот. Эта встреча изменила его планы, а также, вероятно, и намерения шевалье: он намеревался вернуться в Париж один, а сейчас его сопровождает целый эскорт; он рассчитывал остановиться во дворце Сен-Поль, а его препровождают в Шатле.

— Шевалье в тюрьму! Но за что?

Дюпюи улыбнулся.

— Вы должны это знать лучше, чем мы, ваше величество.

— Но его жизнь в безопасности, надеюсь?

— Шатле рядом с Гревской площадью, — сказал, усмехаясь, Дюпюи.

— Вы не осмелитесь его убить.

— Ваше величество королева, — произнес Дюпюи, высокомерно глядя на королеву немигающим взглядом, — вспомните о монсеньере герцоге Орлеанском: он был первым в королевстве после его величества короля; у него было четверо слуг, освещавших ему дорогу, два оруженосца, несших копье, и два пажа, несших шпагу, когда он шел в свой последний вечер по улице Барбетт, возвращаясь с ужина, который давали вы… Между столь высокой особой и жалким шевалье огромная разница. Раз оба совершили одно и то же преступление, почему же им не понести одно и то же наказание?

Королева вскочила, ее лицо пылало от гнева, казалось, кровь брызнет из жил; она протянула руку к дверям, сделала один шаг и хриплым голосом произнесла лишь одно слово: «Вон!»

Обескураженный Дюпюи отступил на шаг.

— Хорошо, государыня, — сказал он, — но прежде чем выйти, я должен добавить еще кое-что к сказанному: воля короля и монсеньера коннетабля повелевает вам без промедления отправиться в Тур.

— В вашем обществе, разумеется?

— Да, ваше величество.

— Так это вас выбрали мне в тюремщики? Завидная должность и очень вам к лицу.

— Человек, который задвинет задвижку за королевой Франции, — немалое лицо в государстве.

— Вы полагаете, — проговорила Изабелла, — что палач, который отрубит мне голову, заслуживает дворянства?

Она отвернулась, всем своим видом показывая, что сказала достаточно и дальше говорить не желает.

Дюпюи скрипнул зубами.

— Когда вы будете готовы, государыня?

— Я дам вам знать.

— Я уже сказал, что вашему величеству следует поторопиться.

— А я вам сказала, что я королева и хочу, чтобы вы вышли.

Дюпюи чуть слышно пробормотал какие-то слова: все в государстве знали, какое влияние имела Изабелла на старого монарха, и он вздрогнул, представив себе, что будет, если она, оказавшись вблизи от короля, вновь заберет над ним власть, лишь на миг выскользнувшую из ее рук. Поэтому Дюпюи поклонился с почтительностью, которую он не выказывал до сих пор, и, повинуясь приказу королевы, вышел.

Едва портьера опустилась за ним и двумя сопровождавшими его людьми, как королева рухнула в кресло, а Перине Леклерк выскочил из своего укрытия; Шарлотта рыдала.

Леклерк был бледнее обычного, но не страх был тому причиной, а сильный гнев.

— Должен ли я убить этого человека? — сказал он королеве и, стиснув зубы, положил руку на рукоять кинжала. Королева горестно улыбнулась; Шарлотта, плача, кинулась к ее ногам.

Удар, нанесенный королеве, поразил и обоих молодых людей.

— Его убить! — воскликнула королева. — Ты полагаешь, что для этого мне нужна была бы твоя рука и твой кинжал?.. Его убить!.. Для чего?.. Взгляни в окно: двор полон солдат… Убить… Разве это спасет Бурдона?

Шарлотта плакала навзрыд: ей было жаль свою повелительницу, но еще более себя: королева теряла счастье любить и быть любимой, Шарлотта — надежду на любовь. Поэтому ее должно было жалеть сильнее.

— Ты плачешь, Шарлотта, — сказала королева. — Ты плачешь!.. Тот, кого ты любишь, покидает тебя, но вы расстаетесь не надолго!.. Ты плачешь! А я поменяла бы свою судьбу, хоть я и королева, на твою… Ты плачешь!.. Ты не знаешь, что я любила Бурдона, как ты любишь этого молодого человека, но у меня нет слез. Слышишь? Они убьют его, ведь они не прощают. Тот, кого я люблю так же, как ты своего возлюбленного, будет убит, а я ничем не могу помочь ему, я даже не узнаю, когда они вонзят ему в грудь кинжал; каждая минута моей жизни отныне станет мигом приближения смерти, я все время буду думать: может быть, он зовет меня сейчас, окликает по имени, бьется в агонии, залитый своей кровью; а я, я не с ним и ничего не могу, но я же королева, королева Франции!.. Проклятие! Я даже не плачу, у меня нет слез…

Королева ломала руки, она царапала себе лицо; молодые люди плакали, теперь уже не над своим несчастьем, а над горем королевы.

— О! Что мы можем сделать для вас? — говорила Шарлотта.

— Приказывайте, — вторил ей Леклерк.