Наконец, он поспешил к тому проходу, который лежал перед ним, думая, что он ведет в верхние этажи, не замечая однако же, что этот коридор, посредством большой дуги, соединялся со множеством других проходов. Он торопливо выбрал тот из них, который казался ему вернейшим, и достиг, наконец, нескольких ступеней. Теперь он надеялся добраться до верха, как вдруг новый проход привел его к чудесной садовой беседке, которую он видел за первой дверью.
Серрано был поражен великолепием, окружавшим его. Группы тенистых пальм и цветущих миндальных деревьев, красивые гроты, одни с душистыми розовыми кустами и роскошным жасмином, другие — с высокими алоэ, третьи — с низкими финиковыми пальмами, птицы, поющие при свете, ярком как днем, все это было осенено потолком в виде свода и представлялось взорам удивленного Серрано заколдованным садом.
На задней стороне гротов он заметил выходы. Быстро прошел он мимо кустов и деревьев, вошел в одну из этих каменных беседок, устроенных с удивительным изяществом, и нигде не нашел ни одного человека, все скамейки и стулья были пусты. Достигнув выхода из грота, он очутился опять в коридоре, который посредством дуги соединялся с новыми ходами, по которым он, наконец уже разгорячившийся, вернулся в ротонду.
Подумав немного, Серрано решился еще поискать лестницу, которая бы вела в верхние этажи. Он был убежден, что она непременно должна быть. Он выбрал другое направление между колоннами и пошел далее. Снова достиг он нескольких ступеней, но опять-таки обманулся. Запыхавшись, он сошел с них, пробежал еще через проход, спустился еще с нескольких ступеней и вдруг очутился в пространстве, наполненном голубым эфиром. Франциско пытался проникнуть в этот чудесный окружавший его свет, вбежал в него и наткнулся на холодный камень такого же голубого цвета. Он оглянулся и, куда только глаз его достигал, везде видел голубое небо, и даже дорога, по которой он шел, скрылась под этой синевой.
Дрожь пробежала по разгоряченным членам Серрано, он думал, что спит и все это видит во сне. Казалось, что чудный, но обманчивый образ заманил его в лабиринт, в котором он хотел найти этот образ и чем более его искал, тем более терял его.
— Энрика! Если действительно это была ты, а не видение, то отзовись! — воскликнул он так громко, что слова его оглушительно раздались по всему пространству.
На это восклицание он не получил никакого ответа.
После неутомимых розысков ему показалось, что он, наконец, находится в том проходе, через который пришел. Обрадовавшись этому, он попробовал вернуться в ротонду, чтобы отыскать выход.
Он опять пошел через проходы, которые ему казались то другими, то опять теми же. Но не нашел более колонн и, наконец, увидел дверь, непрерывно вертящуюся на своей оси. Через эту дверь он вошел в темное пространство и стал ощупывать стены, как вдруг услыхал чей-то шепот, который привел его в ужас. Он стал прислушиваться и не верил себе, как мог тот ужасный человек, которого он считал умершим, появиться вдруг здесь, где он надеялся встретить Энрику?
Франциско Серрано стал сомневаться в своем рассудке. Он думал, что попал в страшный волшебный дворец, в котором разные ужасы охраняют прельщающую любовницу.
Действительно, дворец, в котором он находился, был волшебный: его построил один знаменитый мадридский архитектор, представивший блистательный образец своего искусства. Этот дворец должен был походить на знаменитый лабиринт острова Крит, с его запутанными садами, проходами, залами, ротондами и салонами. Архитектору удалось создать творение такого сказочного великолепия и ловкого расчета, что во всем свете нельзя было бы найти ничего подобного.
Он надеялся, что молодой король или герцог Монпансье купят этот дворец, потому что для приобретения его необходимо было княжеское богатство.
Но эти знатные господа сделали своим супругам менее ценные свадебные подарки. Вместо них нашелся наконец какой-то странный чужеземец, которому дворец пришелся по вкусу и средствам. Он купил его у архитектора и тотчас же заплатил чистым золотом.
Этот Крез был Аццо. Он переехал во дворец с донной, одетой в черное, и с небольшим штатом.
Трудности, с которыми был сопряжен вход в этот лабиринт, привлекали молодого Креза, так же как и затруднения, сопряженные с выходом из него. Таким образом он имел преимущество перед нежданными посетителями и, кроме того, был уверен, что Энрика, которую он хранил как зеницу ока, не может внезапно покинуть дворец.
Он окружил свою возлюбленную княжеским великолепием и внимал каждому ее желанию. У него была одна мысль, одна надежда: со временем сделать ее своею и заставить позабыть Франциско.
Но мечты Аццо были напрасны.
Энрика отстраняла всякое великолепие от себя. Она попала в золотую темницу его дворца, потому что Аццо уверил ее, что он постоянно разыскивает Франциско. Она надела черное платье, потому что сердце ее изнывало не только по возлюбленному, но и по ее ребенку.