Она положила на постель измученную мать и стала ухаживать за ней. Она жалела несчастную больную и все более и более принимала участие в ее судьбе, видя, что лихорадочное состояние ее с каждым днем увеличивается. Она клала примочки на горячий лоб Энрики и давала ей успокоительные напитки, пока не заметила, что лихорадка проходит, чему чрезвычайно обрадовалась. В первый раз в своей жизни одноглазая старуха могла сказать, что она спасла человека, но она, наверное, не сделала бы этого, если бы Энрика не была так похожа на маленькую Марию и не была бы матерью той, к которой она так привязалась. Она, может быть, предоставила бы Энрику ее судьбе, она, быть может, и возненавидела бы даже ее, если бы маленькая Мария еще была у нее. Она боялась бы, что мать вытеснит ее из сердца ребенка, но теперь маленькая Мария навеки пропала для обеих.
Несчастная больная поправилась только через несколько месяцев. Она осталась в живых для того, чтобы узнать и почувствовать мучительное известие о том, что ее дитя навеки пропало. Энрика осталась у Марии Непардо, где она считала себя в безопасности от преследований Жозэ и сыщиков. Почти три года оставалась она на острове.
Между тем приближался день святого Франциско, о котором мы уже слышали на собрании Летучей петли, когда один голос объявил, что патеры для празднования своей ночи намерены не только воспользоваться прекрасной Долорес, но что сыщики инквизиции обходят остров Мансанарес для того, чтобы захватить одноглазую старуху и молодую женщину, живущую у нее.
Старая Мария Непардо замечала уже несколько дней кряду, что какие-то подозрительные тени подкрадываются к Прадо Вермудес, но она скрывала это от все еще слабой Энрики, которая только и думала о пропавшем у нее ребенке.
Однако же, накануне дня святого Франциско, одноглазой старухой овладел такой мучительный страх, что она не могла более скрыть своих опасений.
— Энрика, — сказала она взволнованным голосом, — мы должны покинуть этот остров, мы здесь в опасности!
— Они нашли следы мои? Говори, что ты знаешь!
— Я этого-то и опасаюсь, какие-то подозрительные люди прокрадывались сегодня опять вдоль того берега.
— Приказывай и делай что хочешь, только спаси меня от них! — просила Энрика, вздрагивая при воспоминании о пережитых ужасах.
— Завтра с заходом солнца мы уедем. Мне будет тяжело расставаться со своей хижиной, но, может быть, нам удастся когда-нибудь вернуться на этот остров.
А теперь, я не ошибаюсь, нам угрожает здесь большая опасность.
Стара, Непардо не ошиблась. Жозэ доложил благочестивой монахине Патрочинио, одаренной особенными знаками Божеской милости, как она сама говорила про себя, что он преследовал спасающуюся Энрику до Мансанареса и что она утонула в его волнах. В голове практичной и все рассчитывающей графини возникло подозрение, что, может быть, ненавистная ей Энрика спаслась и скрывается на острове Марии Непардо. Для этого графиня приехала в тот вечер к одноглазой старухе с двойной целью. Но несмотря на подозрительные взгляды, которые она бросала вокруг себя, ничто не говорило о пребывании там Энрики. Только когда она уже села в лодку, ей показалось, что кто-то прошмыгнул между деревьями, но она тотчас же подумала, что это ей показалось.
В продолжение нескольких месяцев сыщики инквизиции тщательно разыскивали Энрику, так как сама королева приказала найти ее. Когда же пропал всякий след ее, они прекратили на время свои розыски, полагая, что та, которую обвинили в убийстве, умерла в волнах Мансанареса.
Однако же незадолго до дня святого Франциско, фамилиары Санта Мадре, имевшие на улице Толедо и в Прадо Вермудес несколько знакомых преступников, узнали, наконец, от них, что на острове старой Непардо живет красивая молодая женщина. Услыхав об этом, владыки Санта Мадре решили во что бы то ни стало достать красавицу, и сыщики инквизиции были снабжены необходимыми для этого приказаниями и бумагами.
Для ночи, следующей за вышеупомянутым днем, следовало приготовить в большой беседке монастырского сада не только лучшие вина и кушанья всех стран, но и красивейших женщин на тот случай, если бы одному из важных патеров, разгоряченному вином, было бы не сдержать на один час обет целомудрия.
В день святого Франциско тянулись обыкновенно большие процессии вдоль улиц Мадрида. Во всех частях города видны были молящиеся, толпы лицемеров и хитрых нищих, расставленных в два ряда, которые громко молились, перебирая четки. Их монотонное причитывание нарушало пискливое восклицание просителей, после каждого Аве Мария.
Во всех церквах Испании служили обедни, и все изображения святого Франциско были украшены оливковыми ветвями.
Королева поехала в Антиохскую церковь, на исповедальню которой было положено запрещение иезуитами и инквизицией. Король молился в дворцовой капелле.
На улицах видны были только сгорбленные фигуры молящихся, крепко прижимавших свои молитвенники к груди и спешивших в церковь, да изредка пробегал монах, закутанный в черную рясу, которому жители Мадрида недоверчиво смотрели вслед.