Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Ни в галерее, ни в саду не встретили они ни одного монаха. Они все скрылись, когда услыхали, что приехал гроссмейстер тайного ордена, перед которым раскрывались все ворота и двери. Впечатление сверхъестественного, произведенное замаскированным доном, очень помогало последнему во всех его предприятиях и до того увеличило его власть, что не только в Мадриде, но и далеко в окрестностях его стали рассказывать о нем чудеса и стали верить в его непогрешимость. И действительно, было достойно удивления, когда дон Рамиро со своей стражей подошел к монастырю, ворота отворились перед ним без всякого труда. Монахи, видевшие это, набожно перекрестились.

У ворот монастыря присоединились к гроссмейстеру и его спутникам еще два человека. Они все вместе вышли из страшного монастыря. Спасенные женщины плакали от радости.

Дон Рамиро запер ворота, потом поручил спасенные им жертвы служителям ордена Летучей петли, наказывая последним, чтобы они берегли женщин и довели бы их в безопасности до их домов.

Сам же он взял под свое покровительство донну Долорес с тем, чтобы возвратить ее отцу.

Своим неожиданным появлением гроссмейстер ордена Летучей петли нарушил пир начальников инквизиции и патеров именно тогда, когда они собирались более всего им насладиться.

В эту же самую ночь в Санта Мадре должно было состояться важное совещание, цель которого была истребить не только Нарваэца, но и братство Летучей петли, а главное неизвестного всемогущего его гроссмейстера.

МАРКИЗ ДЕ ЛОС КАСТИЛЛЬЕЙОС

Приближался к концу 1848 год. Несмотря на возобновившееся влияние Фульдженчио на короля и монахини Патрочинио на королеву, министр-президент Нарваэц все-таки имел в своих руках неограниченную власть, которой он старался пользоваться для того, чтобы очистить двор от искателей приключений и кровопийц, жаждущих золота, которые, пользуясь слабостью королевского дома, извлекали для себя всевозможные выгоды. Кроме того, Нарваэц неутомимо воевал против инквизиции и против лицемерных, льстивых патеров, против их власти, которую они всеми силами старались забрать в свои руки. Этот проницательный человек с твердым как камень сердцем сам домогался власти, и потому все соперники ему были противны. Ему был не по душе всякий, кто стоял на его дороге, ведущей к трудно достигаемой цели! Вследствие влияния патера Маттео, Мария Кристина и супруг ее даже изменили хорошее мнение, которое они имели о Нарваэце. Несмотря, однако же, на это, последний чувствовал себя довольно сильным и продолжал пробивать себе дорогу своей твердой железной рукой.

Герцогу де ла Торре было поручено командование целой армией, с помощью которой после трехлетней войны он отогнал генерала Кабреру к Пиринеям и отнял у карлистов последнюю надежду.

Вследствие этого поход Серрано огласился такой громкой славой, что сам Нарваэц, этот закаленный в бою человек, ожидал с нетерпением скорого возвращения победителя.

Через несколько дней в театральной зале замка собралось вокруг королевы избранное общество, для того чтобы присутствовать при исполнении нового водевиля и послушать несколько песен Миралля. Обширная театральная зала находилась между раковинной ротондой и покоями королевы. С обеих сторон ее тянулись колонны, и, образуя внизу ниши, поддерживали ложи. У самой балюстрады, за которой находился оркестр, отделявший залу от сцены, стоял ряд позолоченных кресел, предназначенных для королевской фамилии, а затем вся зала была наполнена стульями для публики. В первым ряду сидела Изабелла, ее супруг, который, против обыкновения, явился в театр, королева-мать, герцог Рианцарес, Нарваэц и Мануэль де ла Конха, за ними помещались: Прим, маркиз де лос Кастилльейос, Топете, министры Олоцага, О'Доннель и многочисленная богатая свита, состоявшая из дам и мужчин.

Олоцага стоял, облокотившись, около одной из колонн. Его трехлетняя дипломатическая деятельность позволила ему достигнуть звания первого министра совершенно подготовленным.

Но, став министром, дон Салюстиан остался тем же утонченным придворным и, быть может, сделался им еще более.

Его лицо было серьезно, лишь какое-то мягкое, грустное выражение показывало, что он испытал горе и старается его скрывать. Но как только он заговаривал, эта грусть исчезала, и его всегда приветливое лицо опять делалось любезным и озарялось улыбкой. Каждое его движение было свободно и изящно, всякое его слово рассчитано и всегда производило желаемое впечатление. Он был мастер своего дела и также хорошо умел рассыпаться перед пустыми барынями как говорить с народными депутатами.

Все, кто хоть когда-нибудь общался с молодым министром, доном Салюстианом Олоцагой, были от него в восторге. От него веяло тем таинственным рыцарством, которое так любят испанцы.

Во время представления Прим подошел потихоньку к Олоцаге, взял его за руку и увел в тень, бросаемую колоннами.

— Не знаешь ли ты чего-нибудь о могущественном обществе Летучей петли? — шепнул ему дон Жуан, видимо взволнованный. — Я сейчас случайно слышал разговор короля с королевой-матерью и услыхал, что…