Стенные лампы, покрытые розовыми шарами, распространяли нежный и упоительный свет на всю комнату. Марита поставила перед зеркалом два больших канделябра, а маркиза де Бевилль, эта прелестная француженка с плутовскими глазами, стала вплетать в роскошные волосы Изабеллы венок из душистых роз. Королева ей не сказала ни слова, но маркиза сама узнала по ее волнению, что она должна увидеться с Франциско Серрано после продолжительной разлуки и потому хочет блистать всей своей соблазнительной красотой.
Действительно, всякий, кто бы в эту минуту увидал молодую королеву, увенчанную венком из чудных роз, должен был бы сознаться, что она никогда не была так прелестна.
Золотые часы на камине пробили полночь.
Вдруг в комнате послышался шорох. Маркиза подавила крик и отступила от кресла, в котором сидела королева, любовавшаяся своим туалетом.
Изабелла, ожидая Серрано, вдруг увидела Прима, преклонившего позади нее колени. Она оцепенела от удивления.
— Преклонив здесь колени, можно только умереть, — произнес маркиз.
Пораженная Изабелла увидела его в зеркале, а за ним маршала Серрано, стоявшего в недоумении. В этот момент королева с ужасом вспомнила слова алхимика Зантильо, который ей предсказал следующее:
Из груди Изабеллы, вырвался отчаянный крик, она устремила взор на Серрано и Прима, леденящий ужас охватил ее члены, ей казалось, что она видит страшный сон, и королева закрыла свое бледное лицо руками.
СИРЕНЫ ГОСПОЖИ ДЕЛАКУР
Спустя несколько недель после нашего рассказа, мы перенесемся вместе с нашим благосклонным читателем через улицы Мадрида к Прадо и пройдем мимо громадного Coliseo de los toros. Здесь мы присутствовали несколько лет тому назад при бое быков, тогда, когда королева встретилась с Энрикой и стала с тех пор ее преследовать. Подобные представления повторялись ежегодно, но Изабелла не присутствовала более ни на одном из них под тем предлогом, что ей неприятно видеть кровавый бой — на самом же деле Изабелле было тяжело возбуждать в себе роковые воспоминания, связанные с этим местом.
Уже несколько недель тому назад новоприбывшие труппы наездников стали давать в колизее представления, вследствие чего весь театр был по-прежнему набит народом. Все стремились в цирк, как чернь, так и знать Мадрида, и всех привлекала туда прекрасная наездница мисс Олидия. Она всех приводила в восторг своей отважной и ловкой ездой на неоседланной лошади.
Великолепие и соблазнительный покрой ее наряда, прелестные формы молодого тела превосходили все, что можно было до сих пор видеть. Густые светлые волосы и волшебный блеск ее глаз сделались предметом всеобщего разговора в высшем обществе, тем более, что в противоположность этой белокурой красавице на арене также выступала живая черноглазая полька, старавшаяся перехватить пальму первенства у мисс Олидии. На площадях, на перекрестках и стенах колизея — всюду были прибиты объявления с заманчивыми именами Олидии и Жозефы.
Представление только что кончилось. По улицам Мадрида кишела масса народу, возвращавшегося из цирка. Мимо цирка, по направлению к дачам, лежащим на пути в Аранхуес, две фигуры, закутанные в плащи, шли по дороге, засаженной по обеим сторонам густыми каштановыми деревьями. Холодный ветер дул им навстречу и заставлял их еще больше торопиться. Кроме длинных плащей, покрывавших их фигуры, на обоих были надеты остроконечные испанские шляпы.
— Вы знаете отель госпожи Делакур? — спросила одна из этих особ.
— Я его знаю только по описанию, благочестивая сестра, а сам в нем еще никогда не бывал.
— Но вы знаете, что сегодня там маскарад, на котором будут король и герцог Рианцарес.
— Я знаю это из разговора двух важных особ, но позвольте, к нам приближается какой-то экипаж.
Спрячемся в тени этого дерева. Видите, это карета короля.
— Радуйтесь, благочестивый брат, мы исполняем свой долг по отношению к нашему обществу тем, что идем сегодня ночью в дом госпожи Делакур.
— Я все знаю, прекрасная графиня. Вы хотите видеть, которая из женщин отбивает у вас короля, и вы ревнуете его, — проговорил патер Фульдженчио.
Между тем экипаж быстро промчался мимо спутников.
— Вы думаете, благочестивый брат, что я ревную. Вы, без сомнения, шутите, — как же может графиня генуэзская, принявшая монашеский обет для более достойного служения обществу Иисуса, желать что бы то ни было для самой себя? — сказала монахиня Патрочинио с намеренной холодностью и таким тоном, на который одна она была способна. Ха-ха-ха, благочестивый брат, графиня генуэзская видела королей и героев у своих ног.