После того как раненые были отнесены в безопасное место и им была оказана необходимая медицинская помощь, а мертвые похоронены тут же на равнине, Конха, Прим и другие начальники стали теснить карлистов со всех сторон и в следующие месяцы одержали еще несколько побед в сражениях. Прим выказал такую храбрость, что Конха, от имени извещенного обо всем Нарваэца, произвел и его в генералы, обняв на поле битвы.
— С тысячей таких людей, как Серрано и вы, — воскликнул он гордо и вдохновенно, — я берусь завоевать полмира — да ниспошлет только Святая Дева нашему Другу скорое выздоровление!
СВАДЬБА КОРОЛЕВЫ
Седьмое мая 1845 года был для столицы Испании днем, ознаменованным самым шумным, восторженным празднеством. Мадрид, великолепно убранный, праздновал бракосочетание своей королевы. Улицы походили на цветущие сады. С балконов свешивались ковры, украшенные гирляндами, а в окнах развевались флаги с гербами Испании и Неаполя. Улицы и площади, по которым должен был проезжать двор, были усыпаны букетами и венками и украшены душистыми цветочными гирляндами, которые грациозно обвивались вокруг домов, как будто связывая их.
С утра уже стремилась пестрая разряженная толпа старых и молодых, богатых и бедных к собору, где в двенадцать часов должно было состояться церковное торжество. Места внутри большой старинной церкви были предназначены для членов двора, а на широкой улице еще рано утром теснился народ, чтоб занять место, откуда бы можно было видеть высоких молодых и инфантов.
К полудню все было полно битком, так что алебардисты герцога Валенсии с трудом могли проложить дорогу сквозь толпу для проезда экипажей двора к собору.
Давка с часу на час становилась чувствительнее, а любопытство народа напряженнее. На необозримом пространстве плотной массой пестрела нарядная толпа, ожидая появления молодой королевы и принцессы Луизы, с удивительным терпением и спокойствием в образцовом порядке плотно друг к другу стояло более двадцати тысяч человек.
Высокие алебардисты, одетые в толстые блещущие золотом латы и древнеримские шлемы, что придавало им величественный средневековый вид, по обе стороны улицы образовали сплошную цепь, так что между ними проход остался свободен. По этому-то проходу покатились, наконец, убранные золотом парадные экипажи королевской фамилии в сопровождении экипажей адъютантов, статс-дам, камергеров и прочей свиты.
Когда появилась великолепная королева Изабелла, тысячи голосов восторженно закричали:
— Да здравствует королева Изабелла!
Восемь белоснежных лошадей везли управляемую четырьмя лейб-кучерами в галунах блестящую золотую карету королевы. Спицы колес были из чистого золота, а дверцы и внутренняя часть обиты белыми бархатными подушками.
Эта королевская карета, в которой еще Филипп и Фердинанд подъезжали к собору, свидетельствовала о непомерном богатстве испанской короны и о тех сокровищах, которые богатые золотом дальние страны должны были в виде дани доставлять владычествующему полуострову.
— Да здравствует королева Изабелла! — все еще раздавалось в необозримой толпе.
Молодая королева, сегодня кажущаяся еще прекраснее обыкновенного, милостивым поклоном благодарила народ. Экипаж ее уже подъезжал к собору. Герцог Валенсии отворил дверцы. Холодный, суровый Нарваэц подал прекрасной невесте руку, чтобы провести ее через слабо освещенную паперть в древний, наполненный фимиамом собор, к королеве-матери, которой предстояло проводить к алтарю двух дочерей одновременно.
— Вы, ваше величество, кажетесь немного бледными и взволнованными, если я не ошибаюсь! — вполголоса сказал герцог молодой королеве.
— Наружность нередко обманывает, господин герцог! Мне кажется, напротив, сегодня я должна быть душевно счастлива! — отвечала королева холодным тоном, который не гармонировал с ее словами. Войдя в церковь, куда собрались донны для шествия к алтарю, Изабелла приветствовала свою мать. Нарваэц, поклонившись ей, удалился налево к другим грандам и сановникам.
Высокая пространная церковь имела величавую архитектуру. Два длинных ряда массивных колонн со сводами разделяли ее на три части, в которых три широких прохода между бесчисленными стульями вели от паперти к главному алтарю. По стенам, а также у боковых алтарей и главных колонн были развешаны большие великолепные картины, писанные масляными красками, изображавшие святых во весь рост.
Громадные окна, через разноцветные венецианские стекла которых обыкновенно падал на колонны и на всю Церковь какой-то особенный свет, теперь были завешены.
Собор был облит мягким блеском, несколько похожим на солнечное сияние, который происходил от бесчисленного множества зажженных огней. На души молившихся он должен был оказать самое отрадное, глубокое действие. Огромное впечатление, которое испытывал каждый, вступавший в мадридский собор, еще более увеличивалось и получало неотразимую силу от звуков органа, гармоническими густыми волнами разливавшихся по всей церкви.