Прим же был ошеломлен наслаждением первого поцелуя. Вся любовь его вдруг проснулась, и он, столько времени считавший высшим счастьем довольствоваться одним присутствием обожаемой женщины, почувствовал в эту минуту, что у него не хватает сил ни одолеть, ни удержать своего пыла. Если бы ему грозила смерть после повторения поцелуя, если бы Приму пришлось заплатить жизнью за это, он все равно не мог бы устоять перед непреодолимым соблазном.
В ту минуту, когда он нагнулся над ней, когда его губы приблизились к ее губам, Изабелла открыла глаза. Блеск этого взгляда только сильнее притягивал пылкую душу Прима. Забыв все, он страстно поцеловал ее еще раз. Была ли Изабелла слишком слаба, чтобы оттолкнуть графа Рейса, или пылкий Прим не ошибся, когда ему в эту минуту показалось, что королева ответила на его поцелуй?
— Граф Рейс, — прошептала Изабелла.
Глаза ее блуждали по сторонам, точно она хотела убедиться, где находится.
Прим стал на колени, держа ее руку.
— Где же мои дамы? — тихо спросила Изабелла.
Прим рассказал о происшествии и просил ее успокоиться, уверяя, что он будет при ней и обо всем позаботится.
— Мы в березовой беседке, ваше величество. О, как я благодарю небо, что падение ваше не имело последствий, — тихо говорил маршал.
— Я видела страшный сон, граф Рейс, ужасный сон: красные люди и красные огни нападали на меня, до смерти испугав меня! Благодарю вас. Вы и Серрано — мои верные друзья, к которым я была несправедлива, вняв внушениям этого Зантильо. Он заплатил смертью за свою клевету.
Прим прижал свои губы к мягкой, нежной руке королевы, которую она с удовольствием предоставила ему.
— Довольно, граф, — прошептала, наконец, королева, — мне кажется, что я в состоянии вернуться назад в замок.
— Позвольте мне, ваше величество, зажечь лампу, которая висит над столом, и потом оставить вас на минуту, чтобы привести лошадей, — отвечал Прим.
— Хорошо. Вам сегодня со мной много хлопот, никогда не думала, маршал, что вы можете быть таким заботливым и пылким рыцарем, — торопитесь!
Прим зажег лампу, висевшую посреди комнаты, которая разлила яркий веселый свет, надел саблю и только хотел выйти из домика на площадку, как услыхал голоса и стук копыт. Он поспешно запер двери и пошел навстречу к приближающимся, чтобы узнать, кто они.
Красноватый свет факелов показался между деревьев. Прим узнал несколько озабоченных адъютантов и лакеев, нашедших среди леса лошадей королевы и графа Рейса и опасавшихся несчастья.
Серрано и Олоцага убили рысь, которую привязанные лошади все еще боялись, и подошли к древесному домику.
Прим велел подавать лошадей, сообщив офицерам о происшествии с королевой, и затем снова пошел в домик, чтобы доложить королеве, что лакеи с лошадьми ожидают ее у дверей.
Усталая и ослабевшая, королева поблагодарила маршала за его заботы и прибавила, шутя, что он один оказался ей полезней и приятней, чем вся остальная масса окружающих ее придворных докторов, придворных дам, адъютантов и камергеров.
Когда Изабелла выходила из домика, чтобы при красноватом свете факелов сесть на лошадь, подошли Олоцага и Серрано, чтобы осведомиться о здоровье королевы.
Королева не только не жаловалась на последствия ее падения в Эскуриалском лесу, но еще выразила провожавшей ее свите, что ей было бы весьма приятно, если бы скорее прекратили всякие разговоры об этом незначительном падении. Серрано молча смотрел на Изабеллу и Прима. Будь он еще, как прежде, страстно влюблен в Изабеллу, он имел бы основания к сильнейшей ревности.
Однако Франциско Серрано остался задумчив и сдержан, может быть, потому, что мысли его были заняты воспоминаниями о его первой любви, об Энрике, которая была жива, в чем он более не сомневался. Хотя все его поиски остались тщетными, он не терял надежды найти ее.
Несмотря на эту надежду, тоска все-таки тайно терзала его сердце, тоска о потерянном ребенке, из-за которого Энрике так тяжело пришлось страдать.
— Я найду тебя, моя страдалица, и мучения твои наконец прекратятся! Пресвятая Дева да хранит тебя пока ты далеко от меня и да поможет мне в тысячу раз наградить тебя за все твои страдания!
Так молился маршал Испании, когда вошел в свою роскошную, сиявшую бархатом и золотом спальню, лег на шелковые подушки и легко погрузился в светлое воспоминание о возлюбленной его молодости, которая более чем прежде была звездой его жизни.
ЧЕРНАЯ ТЕНЬ
Жадно впивая в себя воздух свободы, которым так давно не дышалось, вышел Аццо в сопровождении замаскированного представителя Летучей петли из ворот монастырской ограды на улицу Фобурго и, пройдя несколько шагов, упал без чувств на мостовую.
Влияние спертого, дурного воздуха, так долго давившего цыгана в подземелье Санта Мадре, произвело свое действие: несчастный, бледный, с изможденным от пытки телом Аццо не мог держаться на ногах.