Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Энрика проснулась, оправила разметавшиеся по лбу волосы. Ей показалось, что она видела долгий, тяжелый сон. Она взяла на руки безмятежно спавшего ребенка и со счастливой улыбкой прижала к своей груди. Взглянув на окровавленные руки, она вспомнила жуткие события минувшей ночи и с ужасом осмотрелась, боясь преследований Жозэ.

— Чего ты боишься, дитя мое? — спросила хриплым голосом старая цыганка.

— Меня преследуют — меня и моего ребенка!

— Так пойдем со мной к мужчинам. Если ты отправишься в путь с нами, то они возьмут тебя под свою защиту!

— А куда вы отправляетесь? — спросила Энрика.

— В Мадрид. Мы там отдохнем день. Иди с нами, а если у тебя как и у нас нет родины, останься с нами вместе с твоим ребенком!

— До Мадрида я пойду вместе с вами, а там поищу помощи! — сказала Энрика и попросила старую Цирру, удивительно сильную для своих лет, помочь ей встать.

— Какая ты, должно быть, несчастная, как оборвана на тебе одежда! — жалела ее старая цыганка, пока она брала ребенка на руки. — Бедная женщина, ты такая еще молоденькая!

Они пошли за длинным пестрым шествием, прокладывавшим себе дорогу через лес. Цыганский князь, шедший впереди, хорошо знал путь; на нем лежала обязанность вести всех остальных и управлять ими.

Вскоре мужчины и женщины столпились вокруг Энрики и ее ребенка, желая узнать, что она пришла искать в их среде, но старая Цирра проворно объяснила им на их странном, совершенно чужом языке, которого не знает и не понимает никто, кроме этого бездомного, изгнанного народа, что девушка, так же как и они, лишена родины и что ее преследуют.

Тогда черноволосые с огненными глазами цыгане закивали ей дружески головами, и Энрика со своим ребенком окончательно вступила в их общину. Высокий престарелый князь подошел к ней и в знак приветствия поцеловал ее в лоб; возле него стоял его сын, стройный красивый цыган, и его черные блестящие глаза ласково смотрели на Энрику.

— Аццо также приветствует тебя, белая женщина, — сказал он мелодичным голосом.

Действительно, даже смуглое, как у испанок, лицо Энрики по сравнению с цветом кожи гитаносов, окружавших ее, казалось белым. Женщины и девушки, смуглолицые и плутоватые, были одеты в очень коротенькие обшитые пестрым юбки, так что из-под них виднелись их красивые, стройные ноги. Длинные, густые, черные волосы были убраны венками и лентами. Мужчины носили короткие штаны, также украшенные пестрыми лентами, и наполовину расстегнутые рубашки, из-под которых виднелись их крепкие тела. Один только князь носил испанскую шляпу, остальные были в белых и красных шапках.

Аццо, стройный княжеский сын, нес в руках скрипку. Многие цыгане курили коротенькие трубки, пуская густой дым. Волосы у них были нечесаные и в беспорядке спускались на плечи и на желтоватые лица. Глаза были блестящие, лица поблеклые, резкие черты носили выражение грусти, тоски; они то восторженно вскрикивали, когда раздавались звуки скрипки и цимбал, то опять задумывались, сидя под тенью буков и цветущих каштанов — задумывались о далекой, родной стороне, прогнавшей их от себя, о лотосах Нила, о древних преданиях их бездомного племени.

Когда ночной мрак опускался над лесами, они укладывались вокруг костра, глядели в огонь, от которого делалось отрадно их взорам и сердцу, и прислушивались к таинственным напевам, которые Аццо, княжеский сын, не сводивший своих мрачных взоров с Энрики, наигрывал им; одичалая молодежь вдруг воодушевлялась, вскакивала с места и при свете факелов начинала кружиться с черноглазыми девушками в страстной, увлекательной пляске, тогда как старики готовили ужин вокруг пылающего костра.

Энрика сидела в стороне со своим спящим ребенком на руках и думала о Франциско, о своем прекрасном прошлом; она сложила руки для молитвы и блаженным взором смотрела на свое маленькое сокровище, на залог своей любви.

Подняв голову, она увидела перед собой Аццо, стройного цыгана с черными, растрепавшимися волосами; темный, блестящий взор его покоился на грациозной фигуре Энрики, он как будто хотел вымолвить: «Я полюбил тебя безумно, белая женщина, с той минуты, когда ты пришла к нам и когда я тебя увидел в первый раз!» Но вместо холодных слов он желал бы, по обычаю цыган, обхватить прекрасную женщину руками, повести ее в хоровод под темные каштановые деревья и тут же, в пляске, запечатлеть на ее свежих устах горячий брачный поцелуй. Что же удерживало его? Он хотел дать ей другое доказательство своей любви.

— Мы богаты, неизмеримо богаты, белая женщина, а когда моего отца зароют под кустарником нашего кладбища, все эти сокровища достанутся мне. Ты не подозреваешь, да и никто не подозревает, какая у него куча серебра и золота, я один знаю, где оно спрятано, и впоследствии буду владеть им — вот возьми мою цепочку, носи ее, чтоб все видели, что я объявляю тебя своей невестой.