Изабелла Прекрасная

— Это так и есть. Я трудился вместе с моими садовниками и каменотесами. Я предпочитаю копать клумбы и сажать розовые кусты или строить красивый дом, нежели идти в военный поход или вести какой-нибудь скучнейший государственный совет. Почему у вас такой удивленный вид, моя прелесть? В том, что любишь красивые вещи, нет ничего постыдного. Я сам морил дуб, из которого было сделано для вас ложе на борту «Маргариты», а также помогал конструировать платяные шкафы, которые вам так понравились.

Изабелла почувствовала, что перед ней раскрывалась прежде совершенно ей незнакомая грань натуры супруга, которую она нашла восхитительной. И, возможно, самое приятное в их браке — это постепенное узнавание и понимание друг друга. Но завтра в короне и пурпурной мантии он совсем не будет напоминать каменщика или садовника. О коронации и следует сейчас поговорить.

— А теперь позовите своих камеристок, я хочу взглянуть на вас в великолепном платье, которое приготовила для вас королева Наваррская, — попросил он. — Даже в этой сумрачной комнате оно сияет. Представляю, как оно засверкает при свете свечей в Аббатстве. Я уверен, оно затмит нас всех.

Но к своему страшному разочарованию, Изабелла никого не затмила. Равно, как и Эдуард. Герцог Корнуэльский, который накануне говорил, как будто у него нет времени думать о своем наряде, также появился в одежде из пурпурного бархата, и на нем было так много драгоценностей, что он соперничал в роскоши со своим господином. Будучи выше и стройнее, он, казалось, затмил красивого Плантагенета. И хотя мужчины в толпе откровенно восхищались Изабеллой, большинство женщин не спускало глаз с Гавестона и меньше обращали внимание на ее сверкающее платье. И очень многие, хотя и терпеть не могли гасконца, не могли не пялить на него глаза, поражаясь непробиваемой наглости этого человека.

Именно Пьер Гавестон нес королевскую корону, в то время как Томас Плантагенет, герцог Ланкастерский, который предполагал, что честь будет оказана ему, шел сзади, неся меч Милосердия. Французские принцы, расставленные так, что напоминали поле, усеянное золотыми лилиями, так и не простили того, что их народные костюмы сильно проигрывали на фоне ослепительного наряда Пьера Гавестона. Руки баронов вцепились в рукоятки их шпаг, и Изабелла, с тревогой наблюдавшая за ними всеми из-за своего молитвенника, не сомневалась, что, если бы не торжественная обстановка и святость места, Пьер Гавестон не вышел бы из Аббатства живым.

Несмотря на то, что церемония была тщательнейшим образом продумана, казалось, все в этот день идет не так, как подобало. Плотники, слуги и повара как будто были подкуплены, чтобы все делать неловко и неумело, а, возможно, и сами, руководствуясь мрачноватым юмором истинных кокни, договорились делать все так, чтобы опозорить ненавистного фаворита. Хотя и король, и королева прошли под великолепным шелковым балдахином, который держали над ними бароны Пяти портов, хотя от Аббатства до дворца был проложен роскошный ковер, хотя древний коронационный камень, привезенный Эдуардом Длинноногим из Шотландии, был надлежащим образом украшен, вся эта роскошь и великолепие, казалось, нарочно затягивают церемонию, так что она закончилась уже где-то к вечеру. К тому времени измученные бароны, которые из-за совета завтракали очень рано, были голодны как волки, а некоторые из их жен, впервые допущенных на подобную церемонию, упали в обморок, и их пришлось выносить из Аббатства. Уже стемнело, когда они смогли наконец приступить к трапезе, и по какой-то таинственной причине стол королевы обслуживался последним.

Все те накладки, которые в подобных обстоятельствах обычно воспринимаются спокойно или даже с юмором, сегодня воспринимались особенно болезненно, и вина за них свалилась на Гавестона. Как справедливо отметил Эдуард, все они во всем видели для себя оскорбление, потому что их сжигали ревность и зависть. Изабелла и некоторые из тех, кто относился ко всему более терпимо, довольно скоро начали понимать это. Казалось, накопившееся раздражение и злость приняли уже такие чудовищные размеры, что противостоять становилось все труднее.

Последним страшным ударом, завершившим этот нескладный день, было известие о том, что благородный рыцарь сэр Джон Бейкуэлл был затоптан никем не сдерживаемой толпой, когда пытался помочь потерявшей сознание даме выбраться из Аббатства.

После коронации жизнь была бы вполне приятной, если бы родственники Изабеллы не отплывали домой с чувством глубокой обиды, а подданные короля не могли дождаться, когда откроется Парламент, где бы они смогли высказать свои бесчисленные обиды и претензии.

— Король делает все возможное, чтобы отложить открытие как можно дольше, по крайней мере до Пасхи, — говорил им его зять Хэмфри де Боган Херфордский.

— По крайней мере все же состоится турнир в честь коронации, — говорил молодой Фицалан Арундельский, который упорно отрабатывал один очень ловкий прием, с помощью которого собирался вышибить из седла этого гасконца.