Она не сдавалась. Слабая, жалкая, но продолжала бороться. Я помню финальное испытание первого этапа — и эту дрянь с моим флагом в руках. Я не должен был проиграть, но эта девчонка вытеснила меня с пьедестала, втолкнув туда Фора. Понимающие и насмешливые взгляды старших бесстрашных заставляли едва не рычать от бешенства.
Лидер я. А они всегда были, есть и будут сухарями, сентиментальными идиотами.
Трис оказалась совсем не непрошибаемой. Она потекла как сука, стоило мне подойти ближе в коридоре. Я с садистским удовольствием наблюдал, как она кайфует от моих прикосновений и ненавидит себя за это. Сухарь оказалась обычной девкой — все её высокие чувства к Фору испарились, едва между ног стало мокро. Она была жалкая — она охеренно пахла.
Скучно. Я ждал сопротивления, но лишь убедился в том, что Фор нашел себе половинку под стать — слабую, предсказуемую. Обычную.
Несмотря на всё это самовнушение, я уже неделю просыпался с твердым членом и кончал, вспоминая её глаза, когда я впервые вошел в неё. Боль. Удивление. Наслаждение. Святоша Трис легла под меня, забив на своего дражайшего инструктора, стоило лишь поманить её пальцем. И это понимание возбуждало сильнее, чем её раздвинутые ноги.
Так продолжаться просто не могло. Я не собираюсь превращаться в слюнявого идиота, который сходит с ума из-за того, что его обыграли. Как там она сказала? «Спасибо, Эрик, что избавил меня от кошмаров»? Сука. Эти кошмары что, передаются половым путем?
Я сложил руки на груди и прислонился к стенке, наблюдая за очередью в симулятор. Они все тряслись, словно на пытки их ведут или казнь — бесстрашные, мать их так, даже на людях не могут справиться со своим ничтожеством. Хотя какие они бесстрашные? Большинство этих деток из других фракций пришли к нам лишь потому, что у нас меньше правил. Можно быть откровенным дерьмом как человек и плевать на чужое мнение. У нас не надо стараться поддерживать на уровне моральные ценности — и они купились на это, позволили своим сволочным натурам взять верх.
— Трис, — из комнаты симуляции под руки вывели девчонку из урожденных бесстрашных — я скривился при виде этого позора: она пример должна подавать неофитам, а не служить посмешищем. Фор замер в дверном проеме, ожидая Трис, а она единственная казалась если не расслабленной, то хотя бы не напуганной до смерти. Ты же избавилась от своего страха, так, Сухарь?
Фор бросил взгляд через плечо, безошибочно находя меня глазами, а я не выдержал и усмехнулся. Так вот причина, почему его девочка легла под другого? Дело, оказывается, не в недостатке сна, а в желании и дальше выглядеть светленькой и хорошей? Фор недоуменно вскинул брови, удивляясь, видимо, моему веселью, а затем в привычной для себя манере нахмурился:
— Что-то смешное, Эрик?
Я отрицательно качнул головой, всё еще не в силах убрать с собственного лица ухмылку:
— Наблюдаю за детишками. Только наша дорогая Трис не выглядит испуганной. Может, ты её жалеешь, и стоит активнее заниматься с ней?
Сухарь замерла в проходе на долю секунды, но голову не повернула. Это не один-один, но всё же маленькая победа.
Я выловил её, когда она направлялась в общую комнату после симуляции. В отличие от большинства, на её лбу не было испарины, руки мелко не подрагивали, тело не было напряженным — обычные симптомы тех, кто только что пережил несколько своих страхов наяву или почти наяву. Многие опытные бесстрашные выходят после такой процедуры в куда худшем состоянии, чем она. Значит, она умеет преодолевать страхи. Вряд ли она дивергент — она не добрая, не смелая, не умная. Не честная, в чем я уже успел убедиться.
— Судя по идиллии в вашей парочке, один из кошмаров тебе удалось преодолеть?
Я нагнал её и замедлил шаг, приноравливаясь к ритму. Трис поглубже засунула руки в карманы куртки и ускорила шаг, но оторваться от меня не удалось — оставалось только перейти на бег, но это выглядело бы откровенно глупо.
— Так что же, Сухарь, ты не ответила на вопрос.
Она резко остановилась, отчего я обогнал её на пару шагов, и решительно взглянула в глаза. Злится, определенно — всегда щурится, когда что-то идет не так, как задумано. Я заметил эту интересную особенность только недавно.
— Чего ты хотел?
— Только узнать, как тебе было смотреть в глаза нашему обожаемому Фору после того, что случилось.
Сухарь раздраженно дернула плечом и недовольно бросила:
— Тебе-то какое дело?
Я замер, разглядывая, каким серым кажется её лицо в бледном холодном свете. Она сложила руки на груди — тот самый жест, когда собеседник не желает общаться. Но я был настроен иначе: слишком уж редко удавалось выловить Сухаря в одиночестве посреди пустого коридора. Помнится, последняя такая встреча в итоге принесла немало удовольствия нам обоим.
Я сделал шаг вперед, практически уничтожая расстояние между нами, и схватил её за руки, одновременно сделав сразу три вещи: не позволил ей отступить, опустил руки вдоль тела и заставил смотреть в мои глаза снизу вверх. Она поняла это так же четко, а потом дернулась, прошипев что-то, но попытка оказалась бесплодной.