Избави нас от зла

— Секрет давно погребен в пыли покинутых, засыпанных песками храмов. Он забыт много столетий назад. В Египте он охранялся, был известен в Уре халдеев и на Индостане, где еще находят тела умерших и выкапывают из заброшенных могил. Древние индусы называли такие трупы рактавья — «семя крови». Подходящее название, Ловелас, потому что линия по крови взращивалась и охранялась священнослужителями из поколения в поколение, чтобы кровь каждого родителя служила семенем крови ребенка. Эти линии давно вымерли, и, хотя они были царствующими, их могилы иногда удается обнаружить нетронутыми и продать тем, кто в состоянии оценить их по достоинству.

Паша сделал жест в направлении окон и нескончаемого множества мачт, растянувшегося до самых дальних подступов к докам.

— Вот почему, — прошептал он, — я жду удачи в Амстердаме, на этом громадном рынке мира, где рано или поздно можно купить все что угодно.

Роберт молча сидел на корточках, уставившись на ряд бутылок с кусками иссушенной плоти. Потом отвернулся от них и снова посмотрел в измученные болью глаза Паши.

— А с какой целью, — зашептал он, медленно выговаривая слова, — взращивалось это «семя крови»?

— Чтобы служить талисманом и противоядием.

— Против чего?

— Вы не догадываетесь?

— Скажите мне.

Паша вздохнул и долго молча смотрел на луну.

— У него много имен, — негромко заговорил он наконец. — В древние времена жрецы называли его Сетом, Духом Тьмы, который обитал в пустынях и властвовал над обжигающими ветрами ночи. Мы, мусульмане, называем его теперь Азраилом, ангелом Смерти. В вашей религии у него тоже есть имена, но не требуйте, чтобы я все их вам перечислил.

— Значит, он и в самом деле… — у Роберта захватило дух, и он заставил себя сдержаться. — В самом деле тот, о ком твердила Маркиза?

— Владыка ада? — Паша рассмеялся и пожал плечами. — Правда в том, что он носит свой ад с собой, ибо он зло, Ловелас, зло смертельное и почти непреодолимое, лежащее за пределами понимания. И все же…

Он сделал паузу, но едва заметная улыбка дрожала на его губах.

— И все же мы должны смотреть правде в глаза: он не божество.

— Что позволяет вам это утверждать?

Паша показал на мумие и спросил:

— Мыслимо ли удержать божество взаперти с помощью настоя плоти в вине?

Роберт бросил на него взгляд, внезапно вспыхнувший лихорадочной надеждой.

— И что еще? — прошептал он. — Должно быть что-то большее. Пожалуйста. Я должен знать, потому что поклялся уничтожить его.

Какое-то мгновение Паша сверлил его взглядом, потом стал смеяться, и Роберт ощутил приступ гнева, смешанного с отчаянием.

— Мои помыслы так презренны? — спросил он.

— Ваши помыслы не презренны, — ответил Паша, — но, вероятнее всего, чрезмерны.

Он потянулся за ножом, потом распахнул халат, обнажил грудь и провел по ней лезвием. Проступила тонкая полоска жидкости, водянистой и прозрачной, совершенно не похожей на кровь, хотя она и была красноватого цвета.

— Моя кровь, — прошептал Паша, — была когда-то темно-рубиновой и безмерно густой, потому что я был… остаюсь и сейчас самым могущественным среди подобных мне существ. И что вы видите?

Он прикоснулся пальцем к ране и поднял его вверх.

— Я был жестоко изранен, — невнятно прошептал он, словно говорил сам с собой, потом посмотрел на лорда Рочестера. — Вы помните, милорд, каким я был, когда вы нашли меня на дороге? Разве не был я почти трупом?

Лорд Рочестер подтвердил его слова, слегка склонив голову:

— Вы тогда действительно походили на мешок с костями.

Паша горько улыбнулся, еще раз ткнул пальцем в рану и снова поднял его к звездам.

— Я тоже, — тихо заговорил он, — как и вы, Ловелас, искал способ одолеть Азраила, даже, как видите, сразился с ним. И все это время, пока я лежал едва живой после нашей страшной схватки, меня не покидала надежда, пусть даже пустая, что умереть должен был мой враг, а не я.

Он задумчиво облизнул кончик пальца и сказал:

— А потом пришло письмо от лорда Рочестера, в котором он сообщил мне, что познакомился с вами.

Он сделал паузу, и его глаза стали расширяться. Они разгорались ярким пламенем, и Роберт внезапно почувствовал, что взгляд Паши рыщет в глубинах его разума, слой за слоем разгоняет огнями глаз темноту его памяти. Он увидел образ матери, которую пожирали языки пламени. Потом отца, вертевшегося и раскачивавшегося под напором ветра на веревке, перекинутой через перемычку между двумя камнями, медленно истекавшего последними каплями крови, которые с глухим стуком падали то там, то здесь на землю. Роберт внезапно вскрикнул и прикрыл руками глаза, вообразив, что перед ним воочию возникло исчадие ада, обретавшее форму, по мере того как с него сползала плавившаяся оболочка плоти. Возникшая фигура искала его, тянулась к нему, норовила заморозить насмерть. Он истошно завопил… Его снова пронзила боль в животе, словно в него вонзился осколок льда… Потом он почувствовал, что к его губам, как и в прошлый раз, приложили бутылку.