Избави нас от зла

Пока мистер Обри представлял их друг другу, Роберт хранил молчание.

— Ловелас, — ворчливым голосом повторил мистер Мильтон, пожимая руку Роберту. — Такое имя, сэр, подходит для двора, а не для такого скромного, простого места. Боюсь, пребывание здесь не доставит вам большого удовольствия.

Мистер Обри вступил в разговор, чтобы объяснить причину визита Роберта и поделиться своими соображениями о таинственности книги.

— Но я слеп, — пробормотал хозяин дома. — Как я смогу разобраться в этой неведомой рукописи?

— Я подумал, сэр, — с горячностью продолжил свои объяснения мистер Обри, — что мы воспроизведем часть текста на полоске влажной земли, чтобы потом вы могли прочитать знаки пальцами.

Мистер Мильтон рассмеялся тем неприятным смехом, который Роберт так хорошо помнил.

— Вы находите мое предложение нелепым? — неуверенно произнес мистер Обри.

Мистер Мильтон отрицательно покачал головой.

— Нет-нет! Но мои друзья собрались здесь, мистер Обри, чтобы послушать чтение плодов многолетнего труда, в котором я искал проникновения в таинства Бога, вознесения в звездные сферы Небес, и вот теперь… Теперь вы хотите, чтобы я копался в грязи. Думаю, что так и должны вознаграждаться все наши честолюбивые помыслы, чтобы мы не забывали о смирении. Благодарю вас, мистер Обри. Я сделаю то, что вы хотите.

Он вздохнул, поерзал в кресле и достал из-под сиденья тонкую пачку листов рукописи.

— Но сначала, — снова заговорил Мильтон, кивком головы привлекая внимание к своему манускрипту, — вам придется вознаградить меня, послушав мою поэму.

Его глаза стали шевелиться, словно пытались разглядеть гостей, а на лице снова появилась мрачная улыбка.

— Не ждите тех удовольствий, к которым вы привыкли во дворце, господин Ловелас, но поверьте, что скука тоже не будет чрезмерной.

Роберт не ответил. Он вспоминал те долгие часы после полудня, когда поэт сидел за своим рабочим столом, отсчитывая на пальцах ритмические размеры какой-то хранимой им в тайне поэмы. Вспомнил он и то, как в тот самый вечер, когда их арестовали, мистер Мильтон оставил рукопись незапертой на столе. Роберт все еще помнил те строки:

…И проиграли бой. Что из того?

Он нежно улыбнулся себе, тому мальчишке.

Не все погибло…

Возможно, думал он, что эта поэма мистера Мильтона, во второй раз возникшая на перекрестке его жизни, направит его и снова укажет путь, который он должен выбрать.

Он сел, как только мистер Мильтон перестал перебирать пальцами страницы рукописи, словно это были струны лиры, и начал нараспев читать по памяти вступление к своей поэме. Роберт слушал, сначала с сомнением, потом с благоговейным трепетом, подавленный грандиозностью замысла. Казалось, поэт действительно, как и заявил, поставил перед собой амбициозную задачу достичь высот Небес, проникнуть в огненную бездну ада. Речь в поэме шла о тех глубинах преисподней, где пребывает Сатана, куда этот Богом проклятый змий пал вместе со всем своим мятежным воинством, куда был сброшен с Небес после ужасного разгрома, где его взору впервые предстали зловещие языки пламени вечной кары. Но смятение и тревога мятежного ангела были, казалось, проникнуты гордостью и несли на себе печать неизбывной ненависти. Роберт напряженно вслушивался в слова неторопливого повествования и вдруг ощутил внезапное пробуждение ужаса, как только мистер Мильтон начал читать первые строки речи Сатаны, бросающего вызов Вельзевулу, поверженному, как и он, навсегда потерявшему былое положение и проклятому:

Ты ль предо мною?
О, как низко пал…[10]

Прочитав эти строки, мистер Мильтон сделал паузу, и Роберту показалось, что его незрячие глаза наблюдают за ним. Поэт передохнул и продолжил чтение. Его голос снова наполнил помещение вызовом и болью Первого во Зле. Наконец прозвучали слова, которые Роберт уже знал:

…И проиграли бой. Что из того?

Роберт напрягся и почти подпрыгнул на стуле.

Не все погибло…

Он уже стоял в полный рост.

Мистер Мильтон замолчал, потом внезапно нахмурился.

— Ловелас? — прошептал он словно в замешательстве.

— Вы удивили меня, сэр, — сказал Роберт. — Я никогда не думал, что Сатана… то есть… что Сатана мог бы говорить так смело и решительно.

Выражение лица поэта стало еще более хмурым, и он склонил голову, словно прислушиваясь к какому-то далекому звуку.

— Зло, — неторопливо заговорил он, — всегда более опасно, Ловелас, когда оно начинает светиться тлеющими угольками догорающей морали.

Он сделал паузу, и в то же мгновение помещение, казалось, сковал ледяной холод наступившего молчания. Мистер Мильтон медленно опустил рукопись своей поэмы на пол.

— Ваша книга, сэр, — прошептал он. — Давайте покопаемся в ее письменах. Думаю, очень хорошо позволить ночному ветерку освежить наши лица после погружения в пучины ада.