Не взглянув на мальчика, Миледи взяла его за руку, словно приглашая следовать за собой, и спросила:
— Надеюсь, принимать пищу вы себе еще не запретили?
Роберт отрицательно покачал головой. Губы Миледи раздвинулись в улыбке, и она соблазнительно причмокнула.
Спустившись следом за Миледи по лестнице, Роберт оказался в длинном зале с низкими потолком и отделанными красными панелями стенами. Хотя на дворе было утро, зал наверняка выглядел точно так же и вечером, потому что окна закрывали плотные бархатные шторы, создавая богатую, поистине царственную атмосферу. Темноту рассеивало множество мягко горевших свечей. Стол в центре комнаты украшала скульптурная группа: мальчики, держащие в руках свечи. Роберт не мог оторвать от них взгляд, поражаясь красоте этих купидонов. Кудри их волос выглядели ниспадающими замершими водопадами, а на обнаженные руки были надеты жемчужные ожерелья. Только небольшая, причудливо украшенная оливковая веточка прикрывала те места их обнаженных тел, на которые так любят смотреть женщины. Вся эта группа выглядела настолько очаровательной, что возникла мысль о беспредельности мастерства скульптора. Но тут на руку одного из мальчиков упала вдруг капля воска, и Роберт увидел, как эта рука дрогнула. Значит, вся скульптурная группа состоит из плоти и крови, как и он сам. Роберт поймал взгляд одного из мальчиков. Ему показалось, что тот наглотался каких-то лекарств и пребывает в сказочном сне. Восхищение мгновенно сменилось отвращением. Он отпрянул назад и обхватил себя руками, словно испугавшись, что с него тоже сорвут одежду и поместят как трофей на столе, либо найдут ему применение еще ужаснее.
Кто-то, видимо, наблюдал за ним, подтверждением чему был прозвучавший из дальнего конца помещения голос:
— Посмотрите, как он вцепился в свои пуританские штаны! Он невежествен и не понимает, что Любовь это не что иное, как обнаженный мальчик.
Роберт обернулся на голос и увидел Лайтборна, который, лениво развалясь, сидел за столом рядом с другим мужчиной. Рубашки обоих были расстегнуты. Мальчик перевел дыхание и сказал:
— Я знаю, что Овидий утверждал, будто Любовь именно такова.
Лайтборн прищурился и воскликнул:
— Поразительно! Какая ученость в таком юном возрасте, да и какая простота! — Он бросил взгляд на Миледи: — Почему же, зная такие вещи, он настоял на том, чтобы облачиться в свои лохмотья?
— Они остались ему от родителей, — ответила она таким тоном, будто объявила о чем-то из ряда вон выходящем.
— Как трогательно, — в тон ей согласился Лайтборн, но взгляд его был хмурым. — И все же вряд ли это исчерпывающее объяснение. Посмотрите на него. Он похож на какого-то богобоязненного плотника — просто никчемное пятно, портящее и чудесную красоту этого места. Если вы в самом деле намерены оставить его здесь, то вам, Миледи, придется присматривать за ним лучше.
— Кто он такой? — спросил приятель Лайтборна. — Если судить по его домотканой одежде, то это всего лишь обыкновенный миловидный блудник.
— Может им стать, — согласился Лайтборн, — если мне будет позволено над ним поработать.
— Нет, — сказала Миледи. — Вы дали клятву — он мой.
Лайтборн пожал плечами.
— Как вам будет угодно, — бросил он небрежно и снова повернулся к приятелю. — Очаровательно, Годолфин, не правда ли? Моя леди Елена обзавелась домашним любимцем. Как это похоже на нее — взять в дом круглоголового, когда весь остальной мир вышвыривает их вон.
Годолфин залился смехом. Внезапно он рухнул на стол, и все его тело затряслось; он хихикал и брызгал слюной словно сумасшедший. Лайтборн обнял его обеими руками и ласково усадил в прежнее положение. Тот продолжал бормотать что-то бессвязное, пока его не заставила замолчать прикрывшая рот рука, а затем поцелуй в губы. Роберт внимательно наблюдал за этой сценой, и ему становилось страшно. Он, конечно, читал о таких вещах в исторических рассказах о римлянах, но его домашний учитель говорил, что подобных мерзостей теперь нигде не встретить. Похоже, думал Роберт, стиль жизни латинян мне предстоит усвоить лучше, чем его знал Йорк.