Избавитель

Где-то за сценой ударили в гонг. Дуров сбросил мантию, прошелся по сцене из угла в угол, подвинул ногой стул, сел, забарабанил пальцами какой-то марш.

— Ма-ам… это тоже наш папа?..

— Да, это тоже ваш папа… — Дуров дернул плечом. — Ну, все перерыв… — проговорил он раздраженно и прошел в гримерную, где его ждал Серафим.

— Ну и что случилось?..

— Тут такое дело… — Несколько путано Серафим рассказал ему о случившемся.

— Ты полагаешь, что я смогу кого-то спасти?.. а что Иосиф?

— Я не могу его найти…

— Ну, не знаю, не знаю… просто не представляю, что можно сделать… у меня там репетиция, на сцене полно народу…

— Хорошо, я приду вечером…

— Вечером?.. нет, только не вечером, я уже знаю, что меня ожидает вечером…

— Тогда я подожду в зале… по правде говоря, мне даже любопытно посмотреть, что ты сделал с моей пьесой… ты же не будешь отрицать, что это моя пьеса… и поразительно талантлива… какая интрига… мне кажется, она тебе не по зубам?.. а?.. кстати, ты даже не счел нужным представить меня своей жене… или ты боишься?.. ага, боишься… все, все, ухожу, низкий поклон Прекрасной Даме… — Серафим приподнял шляпу и исчез.

— Вот черт, навязался… — Дуров чертыхнулся. Некоторые привычки Серафима его раздражали. Успокаивая себя, он отпил из кружки с синими сфинксами глоток холодного чая, заваренного липовым цветом, закурил, рассеянно полистал сценарий. На его лице застыло выражение, свойственное всем художникам и одиноким людям. Вдруг он услышал шум за окном. Взвыла собака. Он выглянул в окно и увидел нечто странное: очертание летящего коня с повернутой к хвосту головой. Он возник над черными шпилями Башни и исчез, как солнечный дух. Неожиданно вокруг засновали, защебетали ласточки. Из окон дома напротив вылизнули языки пламени. Дом вспыхнул, точно копна сена…

24

В ожидании Агента, Тирран, как тень, бродил по кабинету. Наткнувшись на идола, он вдруг ощутил внезапный упадок сил и какую-то нелепую, странную тоску. Он ощущал ее с малолетства, как только родился. А родился он недоношенным, пискнул и умолк, лишь таращил глазенки. Сколько ни хлопала его повитуха по заднице, он молчал.

— Не жилец… — сказала она. Однако он выжил. Он был сиротой, зная, что у него есть отец, как-то няня проговорилась, но он никогда его не видел. Няня была болтлива, иногда говорила и такое, что вовсе не следовало слышать младенцу. Лишь об его отце она говорила уклончиво и в своих младенческих, тоскующих снах он видел его, как в каком-то кривом зеркале. Когда ему исполнился год, он заговорил и начал ходить, держась за палец няни. В пять лет он уже знал все, что нужно знать для жизни: он заводил уличные знакомства, вел себя, как бродячий кот, храбро пил воду из луж, воровал и дрался отчаянно. В семь лет он поступил в школу-интернат, где дети жили, как братья и сестры, без различия пола, под одной крышей и одеялом, и стал задумываться, а в девять лет он уже не ввязывался в драки, стоял в стороне, пучком травы или веткой омелы отгоняя слепней и мух, и наблюдал за дерущимися. Он уже знал разницу между желаемым и действительным…

В зелени и пурпуре распускающихся на окне бегоний и фуксий Тирран увидел тонкую, призрачно белеющую фигурку Жанны и чуть дальше недавно нанятого садовника. Нелепо подпрыгивая, садовник пытался прогнать с яблони мяукающую рыжую кошку. Тирран сморгнул и рассмеялся. Все еще смеясь, он медленно-медленно отошел вглубь комнаты и, упав ничком на кровать, зарылся лицом в ладони, как в подушку…

В потайную дверь кто-то поскребся.

Тирран нажал рычаг.

В кабинет вошел дог белой масти и следом за ним лысоватый господин.

Выслушав доклад лысоватого господина, Тирран отпустил его и задумался.

Спустя час он звонком вызвал немого слугу, облачился в свой выходной мундир и направился в зал Ассамблей…

В зале Ассамблей было тихо. Вдоль ковровой дорожки в молчаливом ожидании томились тринадцать членов кабинета. Появление Тиррана вызвало в их рядах легкое волнение, приглушенные вздохи, шепоты. Каждый из тринадцати членов кабинета был заместителем Тиррана и знал, что правит великой страной.

Первый заместитель Тиррана кашлянул в кулак, подобострастно улыбнулся и щелкнул каблуками. Это был обаятельный человек с веселым и авантюрным нравом. Он был женат, но с женой не жил. Не имея хороших способностей и привычек, он рисовал заманчивые картины будущего, которые вкрадывались в нежные, изверившиеся души обывателей, как воры в дом.

«Жить опасно… жизнь это роман со своими крушениями… безнадежно-прекрасный роман и пишет этот роман Бог, там, за чертой, перейти которую было бы самоубийством, а дописываем его — мы… так что одним концом жизнь упирается в небеса, а другим в кладбище…» — шептал он, улыбаясь. При нем одни чего-то ждали, другие чего-то опасались, третьи на что-то надеялись, всем остальным было уже чуть-чуть все равно.

Неожиданный звук щелкнувших каблуков разбудил второго заместителя Тиррана. Тугой на ухо, он вскинулся, с трудом дыша от волнения, спросил:

— Что-то случилось?..

— Нет, нет, ничего, все хорошо… — Тирран обнял мальчика, прислуживающего старику, и отошел к окну.