– Ну, тогда, думаю, все в порядке, – сказал он. – А теперь – иди, приведи кого-нибудь на помощь. Кого угодно. Я уже не могу больше поджариваться в этой блядской печке. Я хочу поскорее выбраться из этого ебаного гроба, из этой вонючей жестянки!
– Лежи спокойно. Мы выбрались. Мы свободны. Лежи спокойно и не волнуйся.
Я сказал Бобби, чтобы он оставался рядом с Льюисом, а сам, взобравшись по склону берега наверх, отправился к дороге, которая вела к мосту. Дорога была с тонким асфальтовым покрытием; в полумиле от себя увидел старенькую заправочную станцию, – наверное, «Шелл», – с двумя ярко-желтыми бензоколонками и магазинчиком. Я стоял и размышлял, как мне добраться до этой заправки и при этом не умереть по дороге. Удивительно, почему дорога под ногами не превращается в воду и не начинает течь вокруг меня? Странно было ощущать под ногами твердую, неколеблющуюся поверхность; но асфальт упорно не разжижался. И стоя на дороге, я оглянулся и посмотрел на реку – она была очень красива; уже тогда я знал, что всю свою жизнь я буду чувствовать ее особое притяжение, заново ощущать вес воды, обрушивающийся на меня, ощущать собственную невесомость при погружении в ее глубину, ощущать скорость ее течения – все эти ощущения навеки останутся со мной.
Но сейчас я чувствовал свой полный вес и передвигался с трудом. Рана в боку, покрытая корой засохшей крови, давно закрылась; к ней прочно присох кусок комбинезона, обвязанный вокруг талии. Если бы я попытался отодрать его от себя, я бы наверняка упал в обморок. И поэтому я его не трогал и шел, прижимая к ране локоть и слегка наклоняясь в сторону обочины. Я шел к станции; перешел мост над отводным каналом; заправка дрожала в горячем воздухе и все время убегала от меня, как мираж. А я гнался за ней. Бок сильно болел, но у меня было такое ощущение, что боль как-то отстранилась от меня. Мои лохмотья уже будто не касались раны, обступали ее со всех сторон; ощущения, подобные тем, которые я тогда испытывал, возникают, когда несешь какой-то громоздкий, угловатый, причиняющий боль груз, прижимая его к себе рукой. Когда я отправился в путь к бензоколонке, я чувствовал себя сухим – штанины комбинезона – которые я замочил, вылезая из лодки, быстро высохли, а пот еще не начал заливать меня. Но очень скоро под нейлоновой тканью, плохо пропускающей воздух, стало мокро от пота. К тому времени, когда я добрел до заправочной станции, я был весь исполосован потоками пота. Сквозь проволочную сетку, которой была затянута рама, заменявшая дверь, я увидел подростка, сидящего на старом стуле без спинки. Он выглядел так, как и положено выглядеть подростку в такой глубинке. По сетке ползали мухи, взлетали, ударяясь в нее снова. Подросток наверняка давно уже следил за мной, но мой облик вблизи, должно быть, произвел на него ошарашивающее, впечатление. Он нерешительно встал и открыл сетку-дверь.
– Тут есть телефон? – спросил я.
У него было такое выражение лица, будто он толком не знал, есть ли на станции телефон.
– Мне нужно вызвать скорую помощь, – сказал я. – И нужно позвонить в полицию. Пострадали люди, один погиб.
Я попросил парня, чтобы он позвонил сам – я не мог бы толком рассказать, где находится эта заправочная станция.
– Скажи им, что на реке произошел несчастный случай. И расскажи, как сюда добраться. Попроси, чтобы приезжали поскорее. Мне кажется, долго я не продержусь, а там в лодке лежит человек – он пострадал еще сильнее.
Он дозвонился, повесил трубку и сказал мне, что «скоренько приедут». Я сел на какой-то стул, откинулся на спинку и замер в полной неподвижности, повторяя про себя последний – самый важный раз – то, что я должен буду сказать. Но за придуманной историей стояло реальное происшествие, с его лесами, рекой, со всем тем, что случилось и что заставляло скрывать правду. Мне надо было свыкнуться с мыслью, что за два дня я захоронил трех человек, одного из которых убил сам. Раньше я никогда не видел мертвецов, если не считать отца, увиденного мельком в гробу. Было странно думать о себе как об убийце. Особенно если мирно сидишь на стуле на заправке. Но я слишком устал, чтобы испытывать беспокойство – и я его не испытывал. Единственное, что меня волновало – запомнил ли Бобби все то, что я ему сказал о дереве и обо всем остальном.