Избавление

- Мне папа знаете что обещал привезти?

- Именно?.. - переспросил майор и прикусил язык, чувствуя, что говорит совсем невпопад, совсем не надо было этого спрашивать.

- Папа обещал мне платье белое - на школьные балы ходить. Знаете, такое... с широкими рукавами, как у царевны.

- Нашлась мне царевна, - поддразнил Алешка. - Царевны в старину водились, да все вывелись.

- И еще папа писал... Мама, ты же помнишь, туфли привезти. На каучуковой подошве... Танкетки называются. Я попробовала надеть у подруги, в них так удобно ходить.

- Перестань, я бы тебе ничегошеньки не привез, - бурчал Алешка.

- Это почему же?

- Потому, что оканчивается на "у". В следующий класс еле перешла, тройки отхватила...

- Неправда, у меня в ведомости всего лишь одна тройка, и то вредная математичка не вывела приличную отметку... Мам, вон цветы, глянь ромашки!..

Ничего не поделаешь, пришлось останавливать и ждать, пока она нарвет букет.

- Мама, нюхай! - подбежав, протянула цветы Света.

- Но они же полевые, слабо пахнут, доченька.

- Зато красивые, - похвалялась Света. - Красивее их нет на земле.

"Нет, это не подготовка, а просто пытка", - казнил себя майор. И когда подъехали к аэродрому, он соскочил и, велев обождать, куда-то побежал, затем вернулся и взяв под руку Екатерину Степановну, повел всех к забранному низкой оградой входу на поле аэродрома. Тут стояли военные, среди них были две женщины в белых халатах: одна - пожилая, наверное врач, другая - молоденькая медсестра с выбившимися из-под белого чепчика кудряшками.

Майор кивнул, и обе в белых халатах подошли к Екатерине Степановне. "Ранен, - екнуло сердце у Шмелевой. - Иначе бы зачем врачу встречать самолет".

Не ведала она того, что и врач и медсестра, собственно, и вызваны были для нее, для Екатерины Степановны, опасаясь, что она может упасть в обморок. У нее снова закралась мысль, что муж, быть может, ранен, а спросить об этом не могла, потому что рядом стояли дети - Света и Алешка, хлебнувшие и без того досыта горя. И почему ранен? И что может быть худшее? Что?.. Ведь он, Шмелев, уже после штурма Берлина сумел выкроить время и собственной рукой уведомлял о себе, больше, конечно, расписывая, как его орлы штурмовали город, штурмовали рейхстаг, оставив на колоннах надписи... Не избежал этого искушения и Шмелев. Он так и заканчивал письмо: "Осиновый кол вбили в логово Гитлера, и я расписался на рейхстаге, что война кончилась..." "А когда войны кончаются, тогда кончаются и смерти, - уже от себя домыслила Екатерина Степановна. - Люди не погибают в мирное время, а если погибают, то в редких случаях... Да и чего это я взялась нагнетать на себя напраслину", - шептала она, гоня прочь всякие страшные мысли, а самолет... вот он пошел на посадку, приземлился и все подруливал и подруливал к самому вокзалу, потом стоял, медленно открывалась дверца... Никто почему-то не выходил из самолета. Долго не выходили, а может, казалось, что медленно и долго все делается... Из рупора продолжала греметь музыка, победная, маршевая. Сдавалось, звуки маршей не умещались на площади и доплывали сюда, на поле аэродрома...

Невмоготу ждать. Но что такое?

Екатерина Степановна беспокойно смотрела на дверцы, ждала, ждала. А из нижнего люка, из подбрюшья самолета, пополз, покачиваясь, облицованный белым металлом гроб.

Ударило в голову это видение, это рушащее, отнявшее у нее его жизнь, и Екатерина Степановна захлебнулась в крике... Качнулась падающая перед глазами земля.

Хмуро сдвинув брови, Алешка совсем по-мужски шагнул к матери и подставил ей плечо.

- Ма-а-ам-м-а-а! - заголосила Света.

Из ее руки выпали белые ромашки, которые теперь лежали на асфальте, как ворох холодного, ненужного снега.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В середине июля специальный поезд без расписания отбыл из Москвы, взяв маршрут на Берлин. Этот поезд состоял всего из трех белых дюралевых вагонов, впереди шел пробный поезд с бронеплощадкой, на которой стояли зенитные орудия и крупнокалиберные пулеметы.

Поезд из трех белых вагонов был поездом Сталина. Вместе с ним находился Молотов.