Избегнув чар Сократа…

– Многоуважаемая Анна Алексеевна! Анюточка! Счастлив слышать ваш милый голос. Разрешите поздравить вас с наступающим Новым годом и пожелать…

– Потом! – закричала я со слезами, – потом, потом…

– Вам недосуг?

– Я… я уезжаю.

– Далеко ли?

– В… Москву.

– Прекрасная мысль. Надолго?

– Не знаю, ничего не знаю!

И когда минуту спустя я положила трубку, случайный порыв принял вид единственного решения. Еще через полчаса я сидела в курортном автобусе, увозившем очередную смену отдыхающих, а к исходу суток, как снег на голову, упала в объятия милых родственников. Усть-Качка осталась далеко-далеко, обратилась в точку, затерянную в снежных просторах, уплывших под серебристое крыло моего самолета.

Заветные новогодние мечтания сбылись, как в сказке.

И началась Москва. Бег по Тверской с её галантерейным шиком и толпой, толпой, где тебя никто не знает, никто не мешается в твои дела. Яркие шелка, китайский бархат! тени, блестки, помада! колье из драгоценных цветов – глаз не оторвать! Я хочу всего этого! Я красивая, я могу царить!

Потом стою на Тверской в книжном за полночь и погибаю уже там. Протопоп Аввакум, Сведенборг, Генон … громады! Я хочу эту мудрость! И толстенная биография А. Чехова. Вот… сейчас я все пойму! Сердце замерло, упало, покатилось. Как липли к Антону женщины, как ломались, разбивались, как он был неровен, влюбчив, уклончив, ненавистен… топучее болото, гибель неминучая… Обиделась. Не пойду больше на его пьесы и уже не хочу читать его рассказы без единой счастливой женщины! И чтобы никто не отвечал мне "Не знаю" на вопрос «Как жить?»!

Разберусь. Сама.

И библиотека, Альма матер! Мраморная лестница РГБ, умные лица, склоненные головы. Там встретилась мне подруга Тина. Модная, оживленная, в курсе московских новостей и течений, всех знает, у всех бывает. Да права ли я, уехавши в такую глушь?

Не Москва, а наслаждение!

Длинное письмо, Мариночка. Отдохнем до завтра.

от Аннеты 21 января

Продолжаю со вздохом.

Что это было? Кружение сердца?

Следом за мной в Москве появился Эд. Я получила от него конверт с билетами в Большой театр и Консерваторию, за ними последовали творческие тусовки, модные рестораны. И всюду взоры мужчин устремлялись на меня и моего статного спутника, который и сам не сводил с меня глаз и все старался коснуться моей руки. Прежнее отчуждение вскипало во мне. Ну, почему «он» не "Он"? Когда же я буду счастлива?

–"Иван, – произносила я, – Иван, Иван", – но звук был пуст, как пинг–понговый шарик.

Возможно ли?

– "Иван! – проверяла я эту новую легкость. – Иван, Иван!"

Сомнений не было. Цепи упали. Час моей свободы настал.

Между тем прошло пятнадцать дней, полмесяца самовольной отлучки с объекта! Проще простого было бы купить обратный билет, и никто бы меня не слил, не заложил, чего-чего, а этого у нас нет. Однако, нужды дела, предстоящее генеральное опробование, сотни накопившихся мелочей неожиданными копьями встопорщились на моем пути.

Отъезд показался бегством.

Полная сомнений, я решила позвонить Боре Клюеву.

– Боренька, – проворковала я тоном хорошенькой женщины, попавшей в беду, – посоветуй, пожалуйста, как мне быть?

Он был поражен в самое сердце. Испуг и замешательство его были столь велики, что меня кольнуло сожаление о начатых переговорах. Тем не менее, я нажимала, и, уступая, он взялся свести меня с Васиным. Ночью мой поступок космически разросся. Беглянка, прогульщица, нарушительница дисциплины! – я проснулась, дрожа от страха, и бегом по морозу помчалась к месту встречи на углу Управления. Отстой!

Вокруг наполнялся шумом деловой центр. Шелестели шины по бесснежному асфальту, за огромными окнами виднелись фигуры служащих, светились экраны мониторов.

Как я жалела, Марина, о Вашем отсутствии!

Незнакомый чел с зябким лицом алкоголика обнял меня за плечи. Это был Боря без усов и бороды.

– П-похудела как – проговорил он. – Одни глаза, совсем взрослые.

– Зато ты омолодел, совсем мальчик. Усы хоть верни.

Мы проследовали в кабинет главного специалиста. Константин Евдокимович был один. Боря показал на меня и поспешил скрыться. Васин был тоже иным. На нем был коричневый костюм в крупную клетку, клетчатая белая рубашка и лучистые, как фонари, запонки на манжетах. Эти нарочитые кругляшки смутили меня почему-то.

– Садитесь. Доложите состояние дел на объекте. По какое число ваши сведения?

– По тридцатое.

– Слушаю.

И пока я говорила, потея, как ученица, он внимательно разглядывал меня, опершись на скрещенные кисти рук, лежащие на столе. Два больших пальца подпирали розовые щеки, и весь он был розовый, кудрявый, внушающий доверие, вот только запонки фальшиво отсвечивали мне в глаза. Под настольным стеклом виднелась фотография Кира. По ходу доклада пришлось набросать карандашную схему, дрожащие тонкие линии, но, в конце концов, я собралась и даже блеснула кое-какими мыслями относительно геологии милой Усть-Качки. Смолкла. Опустила руки на колени, стараясь дышать ровно и незаметно. Главный специалист сидел, откинувшись в кресле, с глазами, устремленными в пространство, словно у глупца или философа, как говаривал Наполеон.