Избирательный долг

– Знаете, мне очень нравится ваш метод ведения допроса, – похвалил смотревший на него с восторгом Шума. – Когда со мной разговаривают спокойно, я не всегда сразу понимаю, что мне хотят сказать. Помню, наша учительница пения в пятом классе долго не могла вбить мне в голову, что существует семь нот. Вот если бы она на меня сразу наорала, я бы понял что к чему. К сожалению, она была очень вежливым и тактичным человеком, и никогда не повышала голос. Наверное, поэтому ее бросил муж. Помню, я все уверял ее, что нот гораздо больше, потому что когда мы поем, то используем все буквы алфавита. А они ведь звучат по-разному! Получается, что на каждую букву должна приходиться своя нота. Мы с ней спорили целый год. До сих пор не знаю, кто бы из нас победил. В конце учебного года учительницу прямо из класса увезли в больницу с сердечным приступом. Ей стало плохо после того, как я сказал, что Баха звали Иван Степанович. Меня потом за это чуть из школы не выгнали, хотя до сих пор не пойму, в чем я провинился. Баха действительно звали Иван Степанович. Он жил через три дома от нас, тоже удивительно вежливый, скромный и справедливый был человек. Правда, жена от него не уходила, терпела как-то. Зато он все мечтал в Израиль уехать. Помню, если уж даст пинка, то обязательно за дело. А потом еще за ухо к матери приведет и извинится за то, что принял участие в воспитании ее сына. Золотой был человек. Наверное, жил бы до сих пор, если бы однажды не вздумал отремонтировать крышу своего дома. Батяня еще советовал ему протрезветь, прежде чем туда лезть. Бах не послушался и полез. А незадолго до того прошел дождь. Крыша оказалась скользкой. Бах скатился с нее и упал. К счастью, он всего лишь сломал себе ногу.

– Ты же сказал, что он умер, – прорычал Малинин, совершенно потерявший нить разговора и смотревший на Шуму обалдевшим взглядом.

– Да, умер, еще как умер, – с выражением полнейшей серьезности на лице согласился Шума. – Просто Баху не повезло, потому что в больницу он попал в какой-то праздник. Врачи так «напраздновались», что что-то там перепутали, и вместо того, чтобы наложить гипс на ногу, сделали ему операцию на аппендиците. Пока заживал аппендицит, нога срослась неправильно, и целый год Бах не выходил из дома. Ничего ему не помогало. Врачи уже хотели отрезать ногу, чтобы больше с ним не мучиться и не ломать голову из-за диагноза, но соседка, баба Нюра, вовремя нашла костоправа. Тот сначала снова сломал Баху ногу, а потом каким-то образом ее собрал. Через неделю от перелома и следа не осталось! На радостях Бах напился и заявил, что отныне будет жить только в свое удовольствие. Жаль, только пожил в удовольствие недолго, потому что через два дня его застрелили.

– Как застрелили? – упавшим голосом переспросил Малинин, не ожидавший такого поворота истории. – У него же был перелом, потому что он упал? Или я ошибаюсь?..

– Упал он до того, как его застрелили, хотя, конечно, я вас понимаю – куда логичнее было бы, если бы он упал после того, как его застрелили, – пояснил Шума. – К сожалению, жизнь диктует нам правила, а не мы ей. Но что поделать, ведь жизнь вечна, а мы – временны, поэтому с ней надо считаться. Она, как говорит мой батяня, монополист на рынке судеб. Бедняга Бах над этим не задумывался и погиб на охоте. Какой-то идиот принял его за кабана, хотя Бах совсем не был похож на кабана. Наоборот, после болезни он был тощий, как дистрофик. Помню, тогда еще все удивлялись, как тот кретин вообще в него попал. Наверное, был снайпером в армии. А может, просто повезло.

– Непреднамеренное убийство… – машинально отметил Малинин.

– Во-во, и тот охотник так на суде говорил, да только ему впаяли на полную катушку. Сел за решетку, как миленький.

– Ну это понятно, человека же убил…

– Да нет, его за браконьерство осудили. Он Баха, оказывается, в заповеднике убил, а там стрелять запрещено.

– Ты что, издеваешься надо мной? – побагровел еще секунду назад смертельно бледный Малинин, рывком ослабил галстук и трясущейся рукой расстегнул две пуговицы на вороте рубашки. – Что за чушь ты тут несешь?

– Сам не знаю, гражданин начальник. Иногда чушь так и лезет из меня, и ничего не могу с ней поделать. Маманя говорит, что это у меня наследственное, а батяня – что врожденное. Иногда такую чушь могу спороть, что потом это выходит мне боком.

– Что-то не пойму, ты очень хитрый или очень тупой? – спросил Малинин.