– Даже не знаю, как их описать, товарищ капитан, у меня ж образования не хватает, – погрустнел Сопелко. – А изобразить и подавно не смогу. Видите ли, товарищ капитан, у меня с детства наблюдается полное отсутствие музыкального слуха. Правда, одна из наблюдательниц наших, интеллигентная такая бабенка, сморщенная, из тех, что «красных» до смерти ненавидят (она даже очки с обычными стеклами вместо линз на кончик носа надевает, для этого самого, как его, для имиджу), так вот она очень точно все описала. Так точно, что и писатель какой-нибудь не смог бы так описать. Позвольте, процитирую ее слова. Я их даже в блокнотик себе записал, я всегда туда мудрые слова записываю. Память у меня какая-то выборочная, тут помню, тут не помню. Меня когда-то из школы за это чуть не выгнали, я таблицу умножения не мог запомнить. Даже к врачу ходил. Он меня подлечил. Теперь таблицу умножения знаю назубок, но с тех пор глупости всякие хорошо помню, а умную мысль быстро забываю. О, вот мой блокнотик. Позвольте зачитать? Спасибочки, в смысле, слушаюсь. Так вот, бабенка интеллигентная сказала, что этот паршивец, простите за выражение,
– Короче! – цыкнул на разволновавшегося участкового Малинин. – Не нужны мне твои оправдания. Рассказывай, что было дальше?
– Отвел я его, значит, сначала в туалет, где он умылся, потом в буфет, – продолжил рассказ Сопелко. – Там опросил, протокол составил за нарушение общественного порядка, и привел в отделение, словом, все по инструкции сделал. Правда, пришлось этому гаду купить пирожок с капустой, потому что на голодный желудок он отказывался давать показания. А откуда ж желудку полным быть, если такое дело произошло… Товарищ капитан, я интересуюсь, нельзя ли стоимость пирожка с капустой, шесть рублей пятнадцать копеек, вернуть мне в виде добавки к зарплате? Я ж не на личные нужды деньги израсходовал, а, так сказать, на благо государства. Нет? Так я и думал, ну да и шут с ним, не обеднею, может, и государство когда обо мне позаботится… Так вот, начальник опорного участка, когда я ему все рассказал, мне не поверил и сказал, что я форменный идиот в погонах лейтенанта и что капитанской звездочки мне ждать, как победы сборной России на чемпионате мира по футболу. Потом он решил лично побеседовать с задержанным. Не знаю, о чем они там говорили, только после беседы начальник велел мне срочно доставить гражданина Шумова в РОВД. Сказал, что идиот не только я и спросил, не состоим ли мы с задержанным Шумовым в родственных отношениях. Потом добавил, что дело Шумова пахнет хулиганством, то есть мелкой уголовной статьей, поэтому он свои руки марать не будет. Велел к начальнику райотдела полковнику Герасимову вести. Доложил я, как положено, дежурному, тот Герасимову позвонил, а уже тот приказал гражданином Шумовым ему голову не морочить, а вести сразу к вам, – Сопелко с облегчением перевел дух и, приложив ладонь рупором ко рту и чуть подавшись вперед, шепотом доверительно добавил. – Дежурный говорит, что дело, возможно, пахнет не хулиганством, а осквернением государственной символики, не говоря уже об экстремизме.
– Экстремизме? – задумчиво переспросил Малинин, снова уткнувшись взглядом в протокол. – Чудненько, гражданин Шумов, напакостивший в урну, – опасный экстремист. Очередной… И откуда они только берутся на мою голову? На прошлой неделе один экстремист на клумбу у райадминистрации в шесть утра помочился, теперь этот… Н-да, замечательная досталась мне работенка, да еще в воскресенье, да еще в чудесный мартовский вечер… Ну и почему я в свое время в военное училище не пошел? Воевал бы сейчас где-нибудь себе спокойно, тушенку бы армейскую алюминиевой ложкой лопал, из автомата б стрелял, э-эх… Лейтенант, а где сейчас этот Шумов?
– Так мы его временно под замок поместили, чтоб под ногами не путался. А шо, не надо было? Что прикажете делать, товарищ капитан?
– Что делать? А ничего. Веди сюда этого… избирателя. Послушаем его версию.
***