Избрание сочинения в трех томах. Том второй

— Молод указания делать! — крикнул Горбунов. Но Алексей не слышал, он уже был на лестнице.

Кати в этот вечер на условленном месте не оказалось. Алексей напрасно прождал в потемках часа полтора и пошел к ее дому. В окнах горел свет. Может быть, Катя захворала? Вчера она вела себя как–то странно. Отвечала невпопад, оглядывалась по сторонам, будто чего–то ждала. Ему показалось, что ее знобило.

Конечно, Катя больна. Надо ее навестить, увидеть, посидеть возле Катиной постели.

Он поднялся на второй этаж, позвонил. Дверь отворила Маргарита Степановна.

— Катя дома? — спросил Алексей.

— Катя? — Взгляд у Маргариты Степановны был удивленный. — Как дома? Разве вы с ней не пошли, в театр?

— В театр? — Теперь удивился уже Алексей. — В какой театр?

— Значит, она мне солгала, Алеша, — заговорила Маргарита Степановна. — Она сказала, что идет с тобой на спектакль. Как же так!

Алексей вышел на улицу. Надо было бы присесть, отдохнуть, ноги едва носили его. Но он не присел, а все ходил и ходил вдоль тротуара перед подъездом. Он решил дождаться Катю, когда бы и откуда бы она ни вернулась.

Не дождался. Домой пришел в первом часу ночи, мрачный, встревоженный, ожесточенный. Провалялся на постели до шести, встал вместе с дедом и, не позавтракав, отправился на завод.

— Ты чего в такую рань! — удивился вахтер, дядя Коля Горохов. — Рекорд ставить хочешь?

Своим вопросом он напомнил Алексею одно мартовское утро, когда бригада собралась на корабле вот так же рано, все подготовила на полные восемь часов бесперебойной работы и к вечеру преподнесла выработку, от которой ахнули и самые бывалые клепальщики: вместо ста восьмидесяти заклепок — тысячу с лишним. Пятьсот пятьдесят процентов нормы.

Нет, не то было настроение у Алексея, чтобы ставить новые рекорды. Он поднялся на палубу. В тишине и безлюдье палуба гудела под ногами; поскрипывали у причалов баржи с углем. Звуки, ясные, отчетливые, далеко разносились над водой. Каркнула ворона. Она сидела на вершине башенного крана и, широко разевая клюв, выгибая спину, орала на Алексея. Алексей нагнулся, чтобы подобрать гайку, но ворона не стала дожидаться, когда этот парень запустит в нее железиной, и улетела. Алексей швырнул гайку в воду, распугав уклеек.

Ему было тоскливо и зябко, и он пожалел, что пришел на завод, — лучше бы Катю встречал на мосту. Как он не подумал об этом раньше? Теперь поздно. Вон уж тетка Наталья в широком комбинезоне взбирается по железным лесенкам на кран, — что медведь. Вон хлопнула дверца машины — вышел главный конструктор Корней Павлович. А там, под липами, и отец с Александром Александровичем шагают, останавливаются, тычут друг другу в грудь пальцами.

— Алёха! Здорво! — По трапу подымался Володька Петухов. — Ты что тут один кукуешь? Стариковской бессонницей страдать стал? А я минуток пятьсот сорок отхватил. Никак не могу проснуться, понимаешь. Будильник не обеспечивает. Хочу приспособить ходики. Чтобы гиря опускалась на кнопку электрического звонка. Будет звону, а?

Володьке можно было только завидовать, такой он нес в себе заряд бодрости, здоровья, энергии. Вместе с ним Алексей проходил бригадное ученичество, вместе с ним пришел на стапеля, вместе они осваивали клепальное дело. Но вначале Володька отставал от Алексея, а теперь стал нажимать; теперь иной раз и Алексей отстает от Володьки, который тоже реконструировал свой молоток и перестроил бригаду.

— Договорчик–то оформим? — Володька подмигнул, вытащил из кармана яблоко и, ловко разломив его, подал половину Алексею.

— Не хочу, — отстранил яблоко Алексей. — Незрелое… А договорчик, что ж, давай…

— Не боишься?

— Тебя?

— Ага, меня.

— Как бы ты не забоялся.

— Мне что! — Володька снова подмигнул. — Я вольная пташка. Твое дело хуже. В женатики, говорят, собрался.

— Кто говорит?

— Да все.

Зашипел, захрипел, медленно вступая в силу, гудок, и, когда он забасил в полный голос, Алексей и Володька разошлись по своим местам. Алексей работал ровно, как всегда, но не было в его движениях той свободы, которая поразила однажды Зину, не было органической слитности рук и молотка. Алексей почти не думал о том, что он делает, все заслоняла Катя, и к обеду бригада едва выполнила четырехчасовую норму.

Алексей побежал в чертежную. Катя сидела в опустевшей комнате у окна и рассеянно отщипывала кусочки от бутербродов, разложенных на газете.

— Катюша!

Она вздрогнула.

— Напугал! Разве так можно?

— Катюша, почему ты не пришла?

Катя принялась завертывать бутерброды и, не глядя на Алексея, ответила:

— Заболела Нина Бабочкина, моя школьная подруга. Она теперь на другом конце города, на Северном шоссе живет. Родители на курорт уехали. Одна лежит. Прислала записку, я и поехала.

— А твоя мамаша сказала: ты в театре.

— В каком театре?

— В обыкновенном, да еще и со мной.

— А… это я ей так сказала, чтобы не беспокоилась.

Наконец–то разъяснился этот проклятый вопрос с театром.

— Значит, сегодня встретимся, обо всем поговорим?

— Нет, Алеша. — Катя продолжала возиться со свертком. — И сегодня придется к Нине съездить. У нее ангина, все горло распухло. Температура тридцать девять.

— Вместе поедем.