Избрание сочинения в трех томах. Том второй

Виктор нетерпеливо оттеснил его от станка. Виктор менял инструмент за инструментом, запускал дрель, фуганок, шнуровочную машину, токарное приспособление, фрезу, с помощью которой на соединение двух досок в шпунт уходили минуты, а не часы, как бывает при ручной работе. Виктор строгал, вытачивал, выпиливал; на верстаке и под верстаком росли груды обрезков, завитушек из пахучего дерева, многоугольников, фигурных балясин, гладких, обработанных шкуровкой шаров и шариков. Он давал своему станку задания, одно сложнее другого; он испытывал все возможности станка. Почти год только они и заполняли его существование. В последние месяцы Виктор едва–едва справлялся с дневными нормами, и его имя исчезло с цеховой доски передовиков. Он шел как ледокол через торосы: движение медленное, машины перенапрягаются, расход, топлива огромный и, с первого взгляда, непроизводительный.

Но как же непроизводительный, если впереди открытая вода и свободное большое плавание, если ты не один выбьешься на простор, а проложишь дорогу другим? Вот она, эта дорога!

Виктор опустился на табурет и, забыв пожарные правила, закурил среди опилок и стружек. Руки его дрожали.

— Поздравляю, Виктор Ильич! — сказал Скобелев. — Отличная машина. Столяры Советского Союза ее оценят.

— И вас поздравляю, товарищи! — ответил Виктор. — Работа совместная.

— Значит, и мы пахали?.. — На лице Скобелева Зина увидела непривычную для него улыбку, какую–то грустную и растерянную.

2

Илья Матвеевич перед зеркалом повязывал галстук. Плетеная пестрая полоска сопротивлялась, не уступала его пальцам, будто была не из мягких шерстяных ниток, а из упрямого арматурного железа. Она свертывалась в неуклюжие кривые узлы.

Обычно Илья Матвеевич носил под пиджаком просторные косоворотки из холста или толстый синий свитер — в зависимости от времени года. На беду, ему сшили этот костюм… Слов нет, в новом костюме Илья Матвеевич и стройней, и осанистей, и вообще вроде как бы моложе. Но как с таким роскошным пиджаком совместишь свитер или косоворотку? Да и Агафья с Тонькой в одну дуду дудят: в театр без галстука нельзя; раз в полгода собрался, покажись людям в достойном виде.

Он топтался перед комодом, на котором стояло зеркало, мял, дергал, крутил галстук, слышал, как в кухне Тоня говорила подруге: «Не могу, Валечка, сегодня. Мы с папой, с мамой на «Фауста» едем. Московский театр ставит».

— Антонина! — окликнул он свирепо.

— Есть, папочка, Антонина! — Тоня появилась на пороге.

— Какого лешего тут делать надо — объясняй! Никуда, видно, не поеду.

— Как — какого лешего? Очень же все просто. Сначала вот так… потом — вправо… потом — влево… и наконец сюда.

— «Вправо–влево» — и без тебя известно. А куда «сюда»? Ну куда, куда?

Илья Матвеевич вновь сорвал галстук. Надулись жилы на могучей шее, с треском отлетела перламутровая пуговка от воротничка.

— Езжайте одни с матерью! Мефистофель! — Илья Матвеевич шевелил бровями. — Опера про черта. Придумают же!

— Что ты, папочка! Это гениальная поэма. Ее Гете написал. Великий поэт.

— Великий поэт? А почему ты больше отца знаешь? Отсталый он у тебя? — Илья Матвеевич усмехнулся,

— Папочка, неправда! — Тоня энергично замотала головой. — Все, что я знаю, каждый может узнать очень легко. Мои знания в двух десятках школьных учебников. А твои!.. Мне сто лет надо прожить, чтобы узнать столько!

— До чего же хитрая ты, дочка! Ну, давай показывай снова: куда налево, куда направо? Пуговку потом пришьем.

Вошла Дуняшка, положила на подоконник большую желтую тыкву, смеющимися глазами смотрела на Илью Матвеевича, на его костюм, ботинки, галстук.

— Гардеробом занимаетесь, — сказала она. — А у нас гость в огороде ходит.

— Что еще за гость?

Посмотрите сами. Чего я вам буду говорить, когда вы злой хуже тигра.

В огороде Илья Матвеевич увидел профессора Белова. Старик, удивительно похожий на Александра Александровича, худой, седенький и задиристый, рассматривал тыкву, на которой летом Тоня выцарапала булавкой свое имя, и теперь эта надпись разрослась, стала огромной.

— Сестренка себя увековечила, — смеясь, объяснил Антон.

— Та самая? Кораблестроительница?

— Та…

Илья Матвеевич и Белов уже были знакомы, — Антон знакомил их на стапелях на второй день после приезда из Москвы. Тогда же выяснилось, что Белов прекрасно помнит Александра Александровича. Профессор и мастер долго сидели на пирсе, вспоминали Ленинград, какие–то лесовозы, которые они строили вместе. Илья Матвеевич смотрел на них со стороны, прислушивался к их разговору и думал: «А он вроде бы и нашей компании, этот профессор».

Белов ткнул носком ботинка в бок розовой, как поросенок, тыквы, осведомился: «Пудика полтора–два, наверно?» Увидев Илью Матвеевича, приподнял шляпу:

— Добрый день, добрый день! Вникаю в суть огородных таинств. Между прочим, совершенно неосновательно вы обижаете вашу супругу, отвергая фасоль. Прекраснейший пищевой продукт, с богатейшим содержанием белка.

Довольная Агафья Карповна чуть заметно кивала головой при каждом слове Белова о фасоли.