Предупреждение Тори пульсирует у меня в голове. «Не говори никому». Я должна сказать ей, что мой результат — Альтруизм, потому что именно это Тори записала в системе.
Я смотрю в глаза матери, бледно-зеленые, окаймленные темной дымкой ресниц. У нее морщинки вокруг рта, но в остальном она выглядит моложе своего возраста. Эти морщинки становятся глубже, когда она напевает. Она напевает во время мытья посуды.
Она моя мать.
Я могу ей довериться.
— Результат был неокончательным, — тихо говорю я.
— Я так и думала. — Она вздыхает. — Многие дети альтруистов получают такой результат. Мы не знаем почему. Но ты должна быть очень осторожна на следующей ступени инициации, Беатрис. Оставайся в середине группы, что бы ты ни делала. Не привлекай к себе внимания. Ясно?
— Мама, что происходит?
— Мне все равно, какую фракцию ты выбрала. — Она касается ладонями моих щек. — Я твоя мать и хочу, чтобы ты была в безопасности.
— Это потому что я…
Она закрывает мой рот ладонью.
— Не произноси этого слова, — шипит она. — Никогда.
Выходит, Тори была права. Быть дивергентом — опасно. Просто я до сих пор не знаю почему, и даже что это на самом деле значит.
— Почему?
Она качает головой.
— Я не могу сказать.
Она оглядывается через плечо на едва различимый свет со дна Ямы. Я слышу крики и голоса, смех и шарканье ног. Запах из столовой достигает моих ноздрей, сладковатый дрожжевой запах пекущегося хлеба. Мать поворачивается ко мне, ее рот упрямо сжат.
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, — говорит она. — Я не могу навестить твоего брата, но ты сможешь, когда инициация завершится. И я хочу, чтобы ты нашла его и велела исследовать симуляционную сыворотку. Хорошо? Можешь сделать это для меня?
— Только если ты мне что-нибудь объяснишь, мама! — Я скрещиваю руки на груди. — Если ты хочешь, чтобы я провела целый день в лагере эрудитов, назови мне причину!
— Я не могу. Прости. — Она целует меня в щеку и убирает за ухо прядь волос, которая выбилась из моего пучка. — Мне пора. Ты будешь лучше выглядеть, если мы не проявим особой привязанности.
— Плевать мне, как я выгляжу, — отвечаю я.
— Напрасно, — возражает она. — Подозреваю, за тобой уже наблюдают.
Она уходит, а я слишком ошарашена, чтобы последовать за ней. В конце коридора она оборачивается и говорит:
— Съешь кусочек торта за меня, ладно? Шоколадного. Пальчики оближешь.
Она улыбается странной перекошенной улыбкой и добавляет:
— Я люблю тебя, помни.
И уходит.
Я стою одна в голубоватом свете лампы, висящей над головой, и понимаю: она уже была в нашем лагере. Она помнит этот коридор. Она знает механизм инициации.
Моя мать была лихачкой.
Глава 16
Днем я возвращаюсь в спальню, пока остальные проводят время с семьями, и вижу Ала. Он сидит на своей кровати и смотрит на пустое место на стене, где прежде висела доска. Четыре снял ее вчера, чтобы рассчитать наши ранги первой ступени.
— Вот ты где! — восклицаю я. — Родители тебя искали. Нашли?
Он качает головой.
Я сажусь рядом с ним на кровать. Моя нога как минимум вполовину тоньше, чем у него, даже теперь, когда мышцы окрепли. На Але черные шорты. Его колено фиолетово-синее и пересечено шрамом.
— Не хотел их видеть?
— Не хотел, чтобы они спрашивали, как у меня дела, — поясняет он. — Пришлось бы ответить, а они почувствовали бы ложь.
— Ну… — Я пытаюсь что-нибудь придумать. — А что не так с твоими делами?
Ал скрипуче смеется.
— Я проиграл все схватки, кроме первой с Уиллом. Я плохо справляюсь.
— Но ты проиграл их намеренно. Вот и сказал бы об этом.
Он качает головой.
— Папа всегда хотел, чтобы я оказался здесь. В смысле, родители говорили, что мне лучше остаться в Правдолюбии, но только потому, что должны были так говорить. Они всегда восхищались лихачами, и отец, и мать. Они не поняли бы моих объяснений.
— О! — Я барабаню пальцами по колену и поднимаю глаза на Ала. — Так вот почему ты выбрал Лихость? Из-за родителей?
Ал качает головой.
— Нет. Наверное, я выбрал ее потому… Мне кажется, очень важно оберегать людей. Вставать на их защиту. Как ты встала на мою. — Он улыбается мне. — Разве не так должны поступать лихачи? Разве не в этом суть отваги? Не в том… чтобы избивать людей просто так.
Я вспоминаю слова Четыре о том, что командная работа прежде была в почете у лихачей. Какой тогда была Лихость? Чему я научилась бы, будь я здесь, когда моя мама была лихачкой? Возможно, я не сломала бы нос Молли. И не угрожала сестре Уилла.
Я чувствую укол вины.
— Возможно, после инициации станет легче.
— К сожалению, я могу оказаться последним в списке, — отвечает Ал. — Сегодня вечером увидим, полагаю.
Некоторое время мы просто сидим рядом. Лучше быть здесь в тишине, чем в Яме, наблюдая, как все смеются со своими семьями.
Отец говорил, что иногда лучший способ кому-то помочь — просто быть рядом. Приятно совершать поступки, которыми он мог бы гордиться, как будто это искупает все мои поступки, которыми он гордиться не мог бы.
— Знаешь, рядом с тобой я становлюсь храбрее, — говорит Ал. — Словно действительно могу здесь прижиться, как ты.