Избранная морского принца

   Этот взгляд… Он давил, сминал волю, заставлял гореть в бреду и задыхаться, будто на грудь положили каменную плиту. Это Тиаран звал её — теперь Джиад была уверена. И если сейчас уступить, значит, и впрямь цена ей, жрице Малкависа, меньше пучка водорослей.

   — Я рад, — тоже улыбнулся Тиаран одними губами — глаза были холодными, внимательными. — Нравится ли вам Акаланте, госпожа избранная?

   Еще и издевается… мразь. Не может ведь не знать, что почти убил её тогда.

   — Очень нравится, — все так же старательно растягивая непослушные губы в улыбке, отозвалась Джиад. — Город прекрасен и люди здесь гостеприимные. То есть иреназе…

   — А его высочество, полагаю, очень дорожит вашими отношениями? — подсказал Тиаран, откровенно забавляясь.

   Он плавно повел рукой перед собой, и Джиад с трудом оторвала взгляд от ярких полос туники, сливающихся в одну, плывущую перед глазами. Бежать? Слабость накатывала холодными волнами. Джиад задыхалась, как выброшенная на берег рыба. Ей бы передышку — хоть несколько мгновений… Сосредоточиться, как там, в спальне, призвать силу…

   — Конечно, — выдавила Джиад. — Иначе зачем бы мне возвращаться?

   Она попыталась было отвести взгляд — не вышло. Тиаран держал её невидимой удавкой, и стоило дернуться — петля затягивалась туже. Да что ему нужно? Посреди королевского дворца, под окнами у короля… Что он творит? И зачем?

   — О да, — мягко сказал Тиаран. — Для Акаланте огромная удача, что вы вернулись, госпожа избранная. Признаться, я был восхищен вашей стойкостью…

   Он еще что-то говорил, плетя сеть словами, движениями холеных белых рук, уверенным тяжелым взглядом и плавными колыханиями яркой туники. Джиад из последних сил скидывала с себя липкую тошнотворную одурь, но та наползала снова и снова, туманила остатки сознания, обволакивала…

   — Пре-кра-тите… — выдавила она, не падая лишь потому, что вода держала.

   Ладонь, слепо скользящая по поясу, не находила рукоять ножа. Джиад еще смутно помнила, что должна почувствовать пальцами и ладонью другую рукоять, упругую, горячую, рождающуюся изнутри, но забыла, как это сделать. Она все забыла, даже, кажется, как дышать… самой… Грудь поднялась и опустилась в чужом, навязанном извне ритме, в виски и уши бил тяжелый гул прибоя — откуда бы в глубине взяться прибою — но тут ладонь все-таки наткнулась на что-то… стиснула… сжала…

   Обиженный визг врезался в сознание, распарывая липкую серую пелену. Следом пришла боль — резкая, острая, настоящая! Одна только боль и была настоящей среди тяжелого марева, в котором тонула Джиад, и она жадно ухватилась за эту боль, вспоминая заново, как дышать — самой. Думать — самой. Со-про-ти-вля-яться…

ГЛАВА 6. Между судьбой и свободой

   — Джи! Джиад!

   Кто-то звал её, голос был знакомый и вроде бы неприятный, но, главное, он не был зовом, и Джиад ухватилась за него тоже, упрямо выныривая, выкарабкиваясь, добавляя к осязанию слух, а затем и зрение.

   — Джиад!

   Алестар смотрел на неё сверху и сбоку, его лицо плыло перед глазами, и выражения было не разобрать, но в голосе звенел испуг, и Джиад, как пьяная, протянула руку, нащупала пальцами плечо принца, белое посреди отступающего серого марева, сжала тонкую ткань…

   — Джиад! Да что здесь происходит, Тиаран?!

   — О, боюсь, это моя невольная вина, — отозвался другой голос, мягкий, сочувствующий, обволакивающий…

   — А-ле-стар… — выдохнула Джиад, впервые радуясь появлению рыжей заразы рядом.

   — У тебя кровь на руке, — отозвался принц, держа ее за плечи. — Тиаран, позовите целителей. И я хочу знать, что случилось.

   Голос у него был скорее злой, чем испуганный, но дрожали в нем нотки страха, еще как дрожали, и Джиад различала их даже сквозь навалившееся оцепенение.

   — Не надо… целителей… — попросила она, поднимая к глазам и вправду раненую ладонь. — Все хорошо… Просто укус…

   Жи, тихонько попискивая, лез в руки, виновато тыкался носом, и Джиад вяло подумала, что надо бы убрать рыбеныша — нечего ему чуять запах крови, да еще той, которую он сам пустил. А потом вспомнила боль…

   — Не трогай, — сказала, едва шевеля губами, хмурящемуся Алестару. — Он не виноват…

   Язык не слушался, в глазах все еще темнело, но уже было понятно, почему она так странно видит рыжего — принц склонился над Джиад, придерживая её за плечи. И было почти спокойно…

   — Мне так жаль, — голос вползал в уши змеей, тек медом, плыл легкой струйкой дыма — нет, воды… — Это моя вина, тир-на Алестар… Я не подумал, что госпоже избранной вспомнится зов. Мы разговаривали втроем: амо-на Герлас, каи-на Джиад и ваш покорный служитель. Когда амо-на Герлас покинул нас, госпоже избранной стало… нехорошо…

   — И при чем тут зов? — хмуро поинтересовался Алестар, подставляя Джиад плечо, на которое ей пришлось опереться, чтобы сесть.

   — Наша память, мой принц, хранит гораздо больше, чем мы думаем, — сказал Тиаран с таким искренним сожалением, что Джиад едва не стошнило. — Память госпожи избранной скрыла от неё зов, чтобы дать душе залечить раны, но мой вид, голос… Они послужили камнем, который упал в омут памяти и взбаламутил ее. Мне так жаль…