Избранная проза

Старухи тихо разговаривают, а молодые, уставясь в землю, сидят в упорном глубоком молчании.

Старый худощавый монах читает какой-то невысокой пышной девушке с низким лбом странные слова и заклинания по засаленному Часослову. Потом девушка подает ему монету, которую монах бросает в источник, мокрой рукой брызгает лицо девушки и крестит ее. На этом молитва кончается. Старая женщина берет девушку под руку и ведет ее к выходу.

Подходит другая девушка, ростом еще ниже предыдущей, худая, с лицом, загорелым от солнца, с потусторонним холодным и безразличным взглядом, грустным и неподвижным.

Монах повторяет ту же самую церемонию. Но в тот момент, когда мать девушки, стоящая поодаль, подает мелкую серебряную монету, девушка делает странное движение. Она устремляет взор к небу и начинает смеяться прелестным звучным смехом. Сначала смех похож на всхлипывание и вдруг становится ясным, как-то глубоко осмысленным. Точь-в-точь как на сцене, когда героиня смотрит с презрением на неверного любовника. Ее кто-то соблазнил, а потом бросил, как ненужную вещь.

Этот звонкий смех говорит: «Ты думаешь, я страдаю? Ну нет! Мне стоит только пальцем поманить, знаешь сколько парней за мной побежит! Не думай, что я останусь одна».

В ее тупо устремленном взгляде сквозит безумие. В глазах одновременно отражаются и отчаяние и счастье. Девушка невнятно грозит; монаху, словно это он виновник ее горя:

— Так знай же! Я еще выйду замуж! Выйду! Выйду!

Потом резко поворачивается и идет вместе с матерью, но смех ее быстро затихает, голова никнет.

НАРОДНЫЙ ПЕВЕЦ

— Разве может быть праздник без певца? — смеется бабка Мерджанка.

Шум, крики, песни, пылающее летнее солнце, синее небо, густой воздух, который опьяняет и кружит голову.

Толпа любопытных слушает Геро Чуба, известного всей околии. Он сидит на стуле, поставленном на стол. На коленях у него гармоника. Зажмурив глаза, он поет, красный и потный, волосы свисают у него на лоб, откуда, вероятно, и пошло его прозвище «чуб», и поет он донельзя фальшиво, но с лирическими переливами в голосе. Это нравится публике, которая слушает его, затаив дыхание. Он сам сочиняет слова и подбирает к ним мелодию, или печальную, или «геройскую», сообразно содержанию.

Он скорее не поет, а протяжным голосом рассказывает о молодой вдове, которая семь лет творит поминки по своему мужу и поливает его могилу, пока не вырастет на смену ему сын. Злые люди колдовством насылают на нее тяжелую болезнь. Следует описание болезни и смерти вдовы в день свадьбы ее сына.

Некоторые женщины плачут. Песня затрагивает их затаенные чувства.

Певец бередит уснувшие горести этих честных людей, изнуренных трудом и тяжестью жизни. Начинается песня о бедняке Георгии, который играл на свирели для своей зазнобы Доны, дочери богача. Но ее отец упрятал его в солдаты. Описываются страдания Георгия. Он становится вестовым ротного командира, и «капитанша» ему говорит: «Сходи, Георгий, на базар, купи мне сладких персиков», — и прочее. Слушатели увлечены, захвачены. Сердца, трепеща, сжимаются.

Слышны голоса:

— Какую-нибудь геройскую, Геро!

— Какую-нибудь о казаках, о России!

Геро улыбается, польщенный успехом и вниманием, затем, откашлявшись, запевает:

Пишет письмо Сулейман-паша
Падишаху в Стамбул-город:
«Ты пришли, пришли мне, султан Азиз,
Девять полков злых янычаров
И еще столько же черных арапов,
Черных арапов, свирепых черкесов
Да с кривыми саблями турок-горцев,
И тогда я ударю на Шипку, в Балканы,
И разобью проклятых московцев…»
Но отвечает султан Азиз
Черными буквами на белой бумаге:
«Делай что хочешь, Сулейман-паша,
Не пускай вниз лютых московцев,
Ведь московцы — великая сила,
Они могут дойти аж до Стамбула,
Сокрушить мусульманскую веру».

Песня эта длинная, в ней много приключений. Прежде чем письмо дошло до Стамбула, пало девять коней, и еще девять коней, пока был получен ответ. Султан Азиз отказывает в помощи, потому что московцы со всех сторон грозят Турции. Он надеется на англичан и немцев, к которым отправил сановников просить о помощи против «московской силы».

Большинство слушает терпеливо, долго. И мужчины и женщины не отрывают глаз от певца, который растягивает гармонику, покачивается над ней, потом поднимает голову и смотрит вверх на синий небесный свод. Голос его становится еще протяжнее, глаза совсем зажмуриваются. Это знак, что он дошел до самого патетического места.

Публика просит еще. Она увлечена словами певца о могуществе России, эти слова западают ей прямо в сердце.

Слышатся голоса:

— Про повстанца Велко!

— Про казнь Васила Левского!