Избранная проза

Надворный советник стоял в замешательстве посреди двора и жалобно поглядывал на окна, на которых за крашеными решетками стояли банки, бутылки и всякая посуда.

В эту минуту вынырнула неизвестно откуда прямо к нему под ноги запачканная и нечесаная девчонка в оборванном платке по самые пятки.

— Кого вам надо? — запищала она.

— Дворника, милая.

— В лавочку ушел, — пискнула снова девочка.

Из окна почти подземельного жилья высунулась баба с повязанной толовой.

— Кого спрашивают? — крикнула она сиплым голосом.

— Кто здесь дворник? — сказал Иван Афанасьевич, не теряя терпенья.

— Да никак я буду, — отвечала баба.

— А хозяин-то вышедши? — продолжал догадливый надворный советник.

— Вышедши, батюшка, вышедши. Ключи-то оставил на всякий случай, коли фатеры придут нанимать, а сам вышедши, батюшка, точно вышедши.

— В лавочку ушел, — снова начала пищать девочка.

— Врешь ты, окаянная! — закричала баба. — Где опять выпачкалась? Пошла, поганая, домой! К надзирателю, сударь, пошел, пачпорты прописывать. Скоро, чай, вернется… Да вот никак и сам идет.

В самом деле, на двор вошел багровый привратник дома, с всклоченной бородой, в армяке нараспашку.

— Терентьич! — закричала баба. — Тебя спрашивают.

После этого баба исчезла в подземелье. Дворник недоверчиво взглянул на старика.

— Фатеру, что ли-с? Извольте-с. Три стоят порожние: в восемь тысяч, в три тысячи, в три с половиной.

Уступку можно сделать-с. Али дорого для вас?..

Сердце Ивана Афанасьевича сильно билось.

— Нет, — сказал он, несколько оробев и не зная, чем начать свои расспросы. — Квартиры-то мне не надо… а так, спросить только хотелось. Мне говорила Акулина, то есть кухарка моя… да не в том, впрочем, дело…

А вот, видишь ли, любезный… Этот дом купца Балыкина?.. а?..

— Балыкина-с.

— Кондратья Иваныча.

— Точно.

— Да-да, знаю… человек с капиталом. Чем, бишь, он торгует? Красным товаром, кажется?

— Не могу знать-с.

— Да-да… славный домик, много стоит. А ну-ка, скажи-ка, братец… Много ли жильцов у вас?

— Жильцы есть, как не быть жильцам!

— А вот, любезный, кто же это у вас с улицы в третьем этаже живет?

— А господь их ведает. Много их там.

— Нет, братец, а вот из молодых, из молодых-то людей.

— Один живет, точно-с.

— А ну… ну… вот… вот… мне этого-то и надобно.

Как, бишь, его фамилия?

— А вам на что? — грубо спросил дворник.

Иван Афанасьевич еще более смешался… С отчаянием начал он шарить в карманах, не отыщет ли залежалого гривенника, но все поиски оказались тщетными.

— Нет… я так… — начал он снова, — ищу одного знакомого… Отец писал… просил наведаться… Стороной узнал, что живет здесь… Ведь это Балыкина дом, Кондратья Иваныча?..

— А как вашего знакомого-то зовут? — спросил лукаво дворник.

Иван Афанасьевич совершенно растерялся.

— Как зовут?.. Как, бишь?.. Ах, память-то у меня старая!.. Вот сейчас помнил… Ну, помоги, братец… Не взыщи, мелких с собой не взял, а вот ужо-тка, мимо буду идти, занесу полтинничек.

— Пруткова, что ли, вашей милости надо? — сказал дворник более смягченным голосом.

— Да-да… братец, Пруткова, именно Пруткова — вспомнил теперь.

— В третьем этаже, на правую руку, нумер девятый.

Вот-с по этой лестнице.

Иван Афанасьевич не продолжал неудачных расспросов и смиренно поплелся по указанному пути.

Дворник посмотрел, ему вслед, а потом, порассудив немного, идти ли самому в конуру или снова в лавочку, крякнул, тряхнул головой и отправился уж прямо в распивочную.

Иван Афанасьевич не без труда добрался до третьего этажа. У девятого нумера он остановился и начал стучаться, за неимением колокольчика. Ответа не было.

Иван Афанасьевич отворил дверь, которая едва держалась на ржавом замке, и вошел в пустую с грязными стенами переднюю, где начал смущенно пошевеливаться, громко вздыхать и кашлять.

— Кто там? — закричал изнутри свежий молодой голос.

Иван Афанасьевич осторожно отворил другую дверь и увидел смуглого, черноватого молодого человека, который сидел на постели, спустив ноги на пол, и усердно играл на гитаре. Быстрыми черными глазами взглянул он с удивлением на странную фигуру старика, который высовывался из-за дверей. Несколько времени оставались они так, взаимно рассматривая друг друга.

— Кого вам надо? — спросил наконец молодой человек.

Иван Афанасьевич поклонился и спросил довольно учтиво:

— Господина Пруткова.

— Я Прутков. Меня дома нет. Я по утрам никого не принимаю.

Иван Афанасьевич сконфузился и хотел уж идти домой, но потом вспомнил, что дело идет о дочери, что он недаром отец и что он, что ни говори, наконец всетаки надворный советник, что ему робеть нечего перед мальчиком. Вследствие этого рассуждения он ободрился и подошел к молодому человеку.

— Вы меня, сударь, извините, — сказал он, — а дело вышло теперь экстренное. Я должен переговорить с вами об одном обстоятельстве.

— Уж не денег ли вы привезли от батюшки? — поспешно воскликнул Прутков, вскочив с постели. — Сделайте одолжение, садитесь, пожалуйста.

Иван Афанасьевич сел и, обтирая лицо платком, окинул взором комнату. На стенах нарисованы были бойко углем какие-то карикатуры. Между ними под разбитыми стеклами улыбались кое-какие греведоновские головки.