Избранная проза и переписка

Но вот произошло событие — то чудо, в которое она уже почти не верила. В семь часов вечера, в воскресенье, к ней пришла группа молодых эмигрантских поэтов, которых она всегда к себе приглашала и которые раньше никогда не приходили. Они были вежливы и воспитанны. Они сняли пальто в передней и поправили волосы перед зеркалом. Кто-то из них, вместо нее, запросто сбегал в лавку и принес закуску и вино. С ними была одна поэтесса, бледная и бездарная, как мышонок. Она все время молчала, ничего не ела и курила. А красивый высокий блондин с зелеными глазами запросто читал свои стихи, заставлял читать хозяйку, восхищался и волновался. Двое других, в углу, сосредоточенно читали Блока и изредка подавали такие реплики: а он умел писать, или говорили: тут — вода, здесь бы ему что-то другое нужно, или просто оборвать после второй строфы.

Собственно, она общалась среди всех только с Георгием Петровичем, и это понимание друг друга среди чужого равнодушия сближало их крепкой и нежной нитью.

— Вы живете одна? — блестя глазами, спрашивал Георгий Петрович. — Такая молодая и красивая и не боится жить одна. Как хорошо у вас в стихах сказано:

В уютной квартирке лишь — я да — портрет.
Ах, люли, люли, лишь — я да — портрет.
Зачем же мне, бедной, жестокий весь свет?

— А кто это этот самый портрет? — спросил поэт, подходя к увитому черным крепом изображению Коновязова. Решительный взор Коновязова поэту не понравился. — И вы его любили по-настоящему? — спросил он тихо.

— Да, была дура, — лихо, по-бабьи ответила она. — Это все ведь поросло забвеньем:

Все травой-муравой поросло.
Закатилось в могилушку зло.
И в квартирке лишь я да портрет,
Ах, люли, только я да портрет.

— Только я да поэт, — сказал поэт, глядя ей в глаза и на что-то намекая.

И такая была в его глазах уверенность, и такое было знание ее грядущей необыкновенной судьбы, что она резко отвернулась, задохнувшись, к голодной поэтессе и сказала весело, еще жалея поэтессу, но уже ужасаясь будущей своей жестокости:

— Вам нужно питаться. Все — в еде, а остальное проходит. Все можно забыть.

— И помнить второй памятью, — сонно ответила поэтесса. — Ах, у вас котик? — оживилась она и вырвала из рук хозяйки желтого кота.

Она поцеловала его в морду и тесно обняла. На этот вечер было достаточно, но в прихожей поэт сказал, она знала вперед, что он это скажет:

— Я приду к вам в среду, так часов в пять.

И пошла любовь, и прошла любовь, и начадила любовь, хоть Пушкина вон выноси…

И ходит по собраниям, разыскивая поэта, бессарабская мамалыга и, поймав поэтов непроницаемый взгляд, начинает читать свои стихи. Но в общем, она все забыла, и второй памяти у нее тоже нет. И только не один, а два портрета поджидают теперь хозяйку в уютной квартирке…

АРТИСТЫ

К артистке Вере Мальцевой пришел артист Жорж Волгин-Белянов, и они стали обсуждать программу второго спектакля. Вера велела матери принести чай, потом, заперев двери, стала у зеркального шкафа и вывихнула над головой руки.

— Так дальше жить нельзя, — сказала она. — Опять же пресса против нас настроена. Обе парижские газеты написали ругань, а сербская газета сюда не доходит, хотя там очень культурный отдел искусства и репортаж посылается непосредственно отсюда.

Жорж раскинулся по дивану в жанре знаменитого портрета Юсупова. На толстом указательном пальце левой руки он носил кольцо со сложным чужим гербом, где фигурировали и бурбонские линии.

— Верочка, — задумчиво забормотал он, — ведь это мрак какой-то, ведь это же полное отсутствие аудитории и чуткости, ведь это же полное одиночество. Смотрите, например, как Комиссаржевскую качала Америка, а Вас не качает даже русская эмиграция.

— Она сама закачается, — ответила Вера зло. — Я буду ставить через месяц «Бориса Годунова», по случаю полугодия со времени столетнего юбилея. И это не будет опера. Вот.

— Блестящая идея, — согласился Жорж и спросил, есть ли у Веры Пушкин.

Пушкин был. Жорж перелистал однотомное издание, не нашел «Бориса Годунова» и отложил книгу в сторону. Помолчали.

— Зал — никуда, — вдруг зашипела Вера. — И сидят в этом зале одни родственники и танцоры, поджидающие конца, то есть они прямо к концу приходят. Смеются, говорят по-французски, вызывают Митрофанову-Сабанееву, хотя она просто дочь мецената и играть не умеет.

— Переигрывает, — сказал Жорж мечтательно и вдруг взволновался. — Переигрывает по молодости и от застенчивости. Но в «Грозе» она была просто потрясающе прелестна. Она мне напоминала эту, как ее, советскую артистку из «Анны Карениной». — Жорж пошевелил пальцами в воздухе, но фамилии не вспомнил.