- К т о - то, говорит Сергей сам себе таким образом, что все с недоумение оборачиваются. Разговор затихает...
Двадцать первое октября. Листья с деревьев успели облететь. Во дворах типичный осенний красный свет почти что похож на летний, и даже забывается, что нет зеленой листвы. Но еще больше этот осенний свет напоминает солнечный свет весенней поры, когда такое же небо, такие же облака и такой же, с красноватым оттенком, утренний свет на асфальте тротуаров, на успевшей уже оттаять земле. В этот день мы видим Сергея с чемоданчиком, который называется у нас "дипломатом", идущим довольно быстро, решительно в сторону центральных улиц и проспекта из своего района. Вот он миновал одну улицу, другую, завернул за угол, пересек открытое место, - своего рода миниатюрную площадь. Он шел уже довольно долго и, если бы пользовался общественным транспортом, успел бы туда, куда спешил, гораздо быстрее. Но он спокойно отмеривал шагами пространство, как будто его совсем не волновало, когда он будет у своей цели и успеет ли он туда вообще.
Наконец, он стал приближаться к Литейному проспекту, миновал две довольно узкие улицы, пересек третью - и вышел на тротуар перед двумя проездами во двор. В этот самый момент из одного проезда выскочила на большой скорости белая "Волга", которая чуть не сбила Сергея. Он проводил машину взглядом и шагнул в тот же проезд, откуда раньше вылетела машина. Начиная с этого момента след Сергея теряется. Ни с высоты голубиного полета, ни с высоты человеческого роста мы не заметили бы, куда он исчез. Прошло некоторое время - и наш герой появляется в совсем другом месте, у небольшого кафе. Он галантно открыл дверь и попал вовнутрь. Здесь было почти туманно: от сигаретного дыма; с разных сторон слышались возгласы, и спорившие иногда доходили до крика.
"Мы не можем этого допустить, - кричал курчавый прыщавый блондин в очках, в расстегнутой от ворота до груди белой рубашке, стоя с рюмкой перед столом. - Нам ничего не остается..." - "Нам ничего не остается, как просто молчать, - возражал ему молодой человек в клетчатом пиджаке, сидя подчеркнуто корректно напротив за тем же столиком. - "Наши проблемы не идут ни в какое сравнение с проблемами народа, с проблемами тех, кто работает на производстве. Мы можем голодать, страдать, ограничивать себя во всем, идти на разные муки, но мы знаем, что идем на это добровольно. Они же просто не имеют выхода - им оставлена одна возможность: жить так, как они живут. И когда о н и страдают, то страдают не по выбору, но страдают еще и потому, что никакого выбора им просто не оставлено, а оставлено только это, говорил остроносый брюнет, одетый так, как будто все, что на нем, снято с чужого плеча.
- Нет! - этот возглас перекрыл все остальные и принадлежал крупному человеку с красным лицом и маленькими глазками, который выглядел в этот момент как разъяренный бульдог. - Нет, мы не допустим этого. - И он ударил по столу рюмкой. - Замолчи! Идем выйдем. Тише. - - Не закрывайте мне рот! Мы не допустим. Не-е-е допустим. - И он еще раз во всеуслышанье стукнул по столу рюмкой. - Идем, идем, - двое его соседей по столику подхватили его под руки и повели к выходу.
- В чем дело? Что у вас тут такое? - Портье и швейцар-вышибала уже стоят в полной боевой готовности, жаждущие побыстрей вызвать милицию. - Ничего. - - А кто вам сказал, что у нас что-то произошло? - они уже почти довели красномордого до двери.
- Они только и ждут, чтобы нас разогнать, -- говорили оставшиеся за столиком. - Надо, чтобы его больше не было. - Я позабочусь об этом, - сказал Сергей.
- Ну, а что нам скажет мистер Отшельник? - Сергей смущенно заулыбался, одновременно с явным интересом наблюдая за тем, кто произнес эти слова. Как поживают ваши кулинарные полотна, мой друг? Ведь вы все еще остаетесь прямым последователем Ренуара и Марка Шагала. - - Кому не нравятся мои работы, может их не смотреть. Или мне, может быть, натянуть в своем дворе полотно от крыши до крыши и ходить по нему, поливая его из лейки: а вдруг на нем цветы вырастут ? - - Вам бы родиться в деревне и пасти быков, а не разговаривать с интеллигентными людьми. И, кроме того, молодой человек, ваше сравнение моей манеры с холстом-великаном и лейкой, которое я п-рекрасно уловил, по-моему, не очень удачно. Скорее, наоборот, почти вульгарно, и, я бы добавил, может раздаваться только из уст садовника, обремененного своей ношей закомплексованности и смущения.